Theodorus

[Theodorus]

Помучаю вас своим убогим творчеством.... Вот пара моих рассказов....

 

 

Одиночество

 

Только тусклый свет свечи был единственным лучом надежды в огромном зале. Надежда? Да нет, пожалуй нет... Он давно уже забыл что такое надежда. Сутулая фигура застыла над письменным столом, созерцая пустыми глазами незаконченный портрет. На мольберте смутно угадывался выцветший портрет ослепительно прекрасной девушки - краски давно уже стёрлись, а холст покрылся вековой пылью. Немилосердное время стёрло некогда прекрасные черты и этой картине не суждено было быть написанной, как человеку не дано было увидеть тот лик, который он хотел выплеснуть на этот ныне бесполезный кусок ткани.

Огромные по своим размерам стеллажи, доходящие до самого сводчатого потолка мёртвенно-серого зала, были заставлены тысячами книг - все они были написаны им, вечным узником этого места, человеком, никогда не видевшим света солнца, не вдыхавшим запах весенних цветов, не говорившим ни с одним человеком. Никогда... Он давно уже понял всю мудрость этого мира, достиг неведомых высот мысли и чувства, стал богом в своём безбрежном знании, но всё это не могло принести ему радость - никогда рядом с ним не было того, кто мог бы разделить её.

На запылённом мраморном столе лежала ещё одна книга, которой ещё только предстояло вместить в себя неведомые тайны и занять своё место на этих полках. Человек писал её вот уже целую вечность, но эта вечность была ничем в сравнении с тем, что он сделал уже. Никогда его перо не затуплялось, чернила никогда не заканчивались, а свеча так и застыла в вечном танце пламени, будто напоминая, что для человека это единственная радость в его полном скорби существовании. Что ж, видимо кому-то суждено быть героем, кому-то любить и радоваться жизни, кому-то пить удовольствия этого мира из полной чаши, а ему предназначались вечное одиночество и бездонная скорбь. Когда-то ему сказали жить, и он жил, вечность за вечностью смиряясь со своей участью.

Иногда он рыдал, иногда он десятками раз обходил кругом свой зал, пытаясь найти выход, иногда он кричал от безумия и печали, а потом, привыкший к шелесту страниц, пугался эха собственного голоса и застывал на каменном полу. Он ненавидел свою участь, но не мог ничего с ней поделать и, мало по малу, привыкал к ней. А однажды он устал от своего одиночества и захотел нарисовать свою мечту - ту, с которой он мог бы быть вечно, с которой мог бы делиться своими горестями и радостями. И он стал рисовать её собственной кровью, каплю за каплей вкладывая в шедевр свою душу, желая подарить образу жизнь и, быть может перед смертью увидеть её. Он помнил, как сердце замедляло свой бег, как крови становилось всё меньше и меньше, пока не стало совсем. Он ждал смерти, но она не пришла... Не изменилось ничего: лишь больше не стало стука сердца, а глаза больше никогда не закрывались, смотря на медленно тускневшую картину. Портрет так и остался незаконченным, а образ девушки был простым изображением, век за веком покрывавшимся пылью.

И не было ни Рая, ни Ада, ни даже смерти. Был только он и этот зал с бесконечными полками книг и тусклый свет свечи, освещавший его мёртвую плоть, которой он даже никогда не видел. Была лишь ссутулившаяся фигура, смотрящая мёртвыми глазами на незаконченный портрет. Не суждено ему было увидеть свою мечту, это судьба и убежать от неё невозможно. Теперь он знал это... Ему сказали жить... Вечно...

Лишь одно оставалось ему сделать, чтобы обмануть эту ужасную судьбу. Он не знал, станет ли от этого лучше, но другого выбора не было дано. Холодная мёртвая рука протянулась к свече и пальцы сомкнулись на крохотном пламени, напоследок ощутив тепло умирающего огня. Зал погрузился в кромешную тьму, которая поглотила человека, тысячи книг и лик прекрасной девушки, с любовью смотревшей на художника...

На мраморном столе лежала незаконченная книга...

 

 

Безумие

 

Не возможно...

Он проснулся в своей тесной комнате с обшарпанными кремовыми стенами. Нежный утренний свет лился через окно, заставляя пыль танцевать, мир, что был за окном манил к себе, ждал, пока человек, сидящий в закрытой комнате выйдет из этого узкого мира своих грёз, и ступит на ещё сырую весеннюю землю, став хоть на несколько мгновений свободным. Но человек всё так же сидел по-турецки возле стены и ритмично раскачивался, смотря в одну единственную точку на противоположной стене. Его дыхание было сбивчивым, неровным, как раз под стать его судорожным мыслям, пленником которых он стал. Человек еле заметно дрожал - просторная рубашка тщательно скрывала дрожь вместе с телом, укрывая её от посторонних глаз, которых всё равно не было в комнате.

Пустота...

Мозг, разум, хаотичное хитросплетение мыслей, лабиринты сознания и странные иллюзии, которые возникают в воспалённом мозгу - всё это так странно и необычно, так дико и туманно, что редкий человек будет вообще пытаться понять это. А для того, кто заблудился в извилинах собственного мозга всё это - реальность. Особая, своя, реальная, ничуть не менее жестокая, чем та, в которой он жил когда-то. Это был его собственный мир, он создал его, взрастил, сделал своим и поселился в нём, так почему же люди так хотят вытащить его? Зачем хотят лишить его единственного места, где он может спрятаться от жестокости, грязи, боли, от самого себя? Зачем хотят отнять единственную надежду?

Мысли носились со скоростью молний в голове человека. Он боялся их, он сторонился, ему гораздо ближе был безмятежный покой забытия, когда ни один импульс сознания не мог бы пробежать по его покалеченной душе и вновь приоткрыть дверь в реальность. Сейчас они снова стучались к нему, пытались вытащить его обратно, найти брешь в стенах его дома и проникнуть в него, чтобы опять мучить его, заставить страдать, дав ему ПРАВДУ. Ах как ненавидел человек эту правду! Как он презирал и боялся одного лишь этого пустого слова, которое два года назад потеряло всякое значение, став лишь символом страха и отчаянья. Все говорили, что он лгал самому себе, что он просто строил себе иллюзии в попытках избежать страданий, но он то знал гораздо лучше их.

Мысли снова лезли в голову, будто черви, ищущие своими слепыми лицами лазы в свои пещерки. Человек мотал головой, отплёвывался, бился о стену, стонал и плакал, но ничего не мог с этим поделать, черви неумолимо продолжали свой путь в его голову. Человек был готов уже закричать, но вдруг всё прекратилось. Исчезло всё, кошмарное ощущение страха, мысли, всё заполнила всеобъемлющая пустота, так радовавшая его сердце и ласкающая душу. Медленно, будто вновь осознавая своё существование, он посмотрел на свою палату, на окно, на дверь и свои больничные одежды. Впервые за два года он ПОНИМАЛ. Он не грезил, не чувствовал, не думал - он понимал! Взгляд медленно переместился от двери к окну и чёрные зрачки человека стали ещё шире.

Может быть...

Человек медленно встал, опираясь на стену и шатающейся походкой сделал пару шагов к окну. Окно было всё ближе и ближе, оно звало его к себе, лишь взгляни - и вся истина этой жизни откроется тебе, ты получишь свободу, ты обретёшь любовь и счастье, вернёшь себя... Каждый шаг отдавался ударом в его голове, каждый шаг был ещё одной ступенью к заветной цели, к той жизни, что царила вне его тесного мирка, который он сам себе создал.

Возможно...

Остался всего лишь последний шаг, и тут человек задрожал всем телом. Две линии слёз разделили его лицо на три части, он устало опустился на колени... Цель была так близка, но он боялся... Он боялся того, что мог увидеть там, того, что это сделает с ним... Больше всего он боялся незнания. Он не знал, что же там, за окном, или, быть может, давно уже забыл это, и потому это таинственное нечто заставляло его трястись от ужаса и плакать от собственного бессилия перед самим собой. Ужас был нестерпимым, с уст человека был готов сорваться крик, но он сжал зубы и медленно протянул дрожащую руку к подоконнику. Он был тёплым, его нагрело солнце, и теперь он передавал это тепло его руке, напоминая страдальцу о ком-то, кто некогда так же дарил тепло ему. Очень-очень давно, ещё до того, как он поселился здесь, закрывшись от мира и себя самого. Человек медленно встал и ещё долго-долго стоял с закрытыми глазами, не в силах посмотреть на этот свет и пустить его в свою душу. Сделать это означало потерять себя, сломать всё то, что он строил, о чём заботился, принять то, от чего он прятался... Человек открыл глаза...

Нечего терять...

Свет пронзил ЕГО насквозь, он прошёл сквозь него, вошёл в самую душу и принёс собой... Истину. ОН уже не понимал, он всё понял. Больше не было ни страха, ни боли, ни фальшивой памяти, приносящей печаль. Свобода была всё время здесь, а ОН, безумный глупец, не мог сделать и пары шагов, чтобы достичь её. Свет высушил слёзы на впалых щеках, а ОН больше не плакал. Впервые, казалось, за целую вечность ЕГО лицо осветила улыбка. Такая улыбка бывает лишь у счастливцев, к которым раньше ОН себя не относил. ЕМУ было больше нечего делать в этом замкнутом мирке из грёз и лжи, незачем было прятаться и врать себе. Ничего больше не имело смысла, был только свет и та правда, что ОН нёс в себе. Сохраняя всю ту же безмятежную улыбку на лице, ОН залез на подоконник и вышел из своей тесной комнаты, идя навстречу свету. Лишь один раз он оглянулся назад, чтобы увидеть в окне жалкую фигуру, плачущую и закрывающую от слепящего света глаза. ОН ничем не мог ему помочь...

Свет...

Свет больно ударил в глаза, буквально выжигая их, но внутри боль была стократ сильнее... Человек увидел лишь то, что он боялся увидеть - он увидел эту реальность, которая сделала ему больно, которая сделала его таким. Она, лилась вместе со светом через окно в его мир, пыталась сделать его дому так же больно, как когда-то ему самому, хотела уничтожить их обоих! Резким движением человек задёрнул шторы и поток света прервался, погрузив комнату в привычный мрак - ни один луч ни мог пробиться сквозь плотную чёрную ткань. Человек упал на колени и закричал от бессилия и ненависти, слёзы катились по его щекам и падали тяжёлыми каплями на пол. Он ненавидел того, кто ушёл за его тягу к свободе, за то, что он оставил его одного, оставил его здесь, не взяв с собой. Он ненавидел ЕГО и с той же силой он ненавидел лишь себя. Он бил руками стены и выкрикивал проклятия, но никто, кроме тесных стен не слышал его. Это был его дом, его мир, который он построил собственными руками и человек знал, что он никуда не выйдет из его стен и останется здесь до самого конца...

Не возможно...