Смерть — тоже свобода, не правда ли?

«Воспоминания Кровавой Матроны» Приписывается Лами Биалфег.

Каджит не станет свободным, пока не разорвет сеть Джа-Ка'джай.
 Надпись на обратной стороне алтаря Черной Луны. Автор неизвестен.

                                                                                                                                         ИНТЕРЛЮДИЯ

Пояснение к сюжету: души вампиров отходят Хладной Гавани по праву создателя, но Ур-Дра, Намиира, Великая Тьма, Старейший Дух и Пустота, питает к каджитам особую слабость, и имеет на них особые права. Разгневанные и оклеветанные, гордые, властолюбивые или полные ненависти, пользуются расположением хозяйки Тьмы Позади Мира. Те, кто находит радость в насилии или склонен к нему, также могут привлекать к себе интерес Намииры. А Дракша (Дракулешти) – все это вместе, и потому внимание Намиры к ней более, чем обоснованно.
Дро-м'Атра существуют в страдании и отчаянии. Возможно – благодаря им… Они стремятся причинить боль и утащить других в Великую Тьму, чтобы разделить свои страдания с другими. Тьма внутри заставляет их причинять вред другим, делится единственным, что у них есть - своей ненавистью и болью. Но в это состояние переходят не только те каджиты, которые оказались осквернены при жизни, в результате чего их души были захвачены Намирой.
Ими становятся и те, кто не знает, что они подверглись влиянию этого Князя. Это души, которых Намира обманом заставляет присоединиться к ней во тьме, играя на их страхах, горе и сомнениях, или – в случае сильных душ - на минутной слабости, которая настигает даже самых могучих в миг гибели. В этот единственный миг, Намира может перехватить даже душу, обещанную Молагу Балу и частично принадлежащую уже Хладной Гавани, (если это – дух каджита) обещая дать смятенной сущности убежище, где ее страдания окончатся. Подталкиваемые горем, перешагнув уже порог смерти и не совсем осознавая себя, они уступают, переходя тем самым в услужение Принцессе. Именно это и произошло с Дракулешти, и ныне ее дух не осознает происходящее с ним, пребывая в царстве Намиры. Но Ур-дра не принуждает своих слуг, позволяя им поступать сообразно своей природе, и потому существо, которым она стала, прорывается в Нирн, ведомое лишь инстинктом охотника, следуя остаточным позывам хищной души Дракулешти, которая забыла себя вместе с собственным именем, и обречена ныне вечно пребывать в этом состоянии.
Словарь каджитского крайне беден (потому что зосы-лодыри) потому отдельные слова и термины взяты из квенья и ах-энн. Не исключено, что Сильвана знает о судьбе Дракулешти, и дала кольцо Намиры ее сестре, Ра-Кшаси, не просто так, а еще и по-этому. Без сомнения, это раскроется в будущем. Как известно, Дро-м`Атра можно призывать, но можно ли призывать адресно кого-то конкретного, не ясно. До тех пор, пока сам он не осознает себя, видимо нет. Известно и то, что из этого состояния душу можно извлечь – найдется ли тот, кто попытается, мы так же, без сомнения, узнаем в дальнейшем. 

Держась против ветра, она пригнулась и коснулась ладонью плотного наста, бесшумно и нежно, словно сам Тихоход на время одолжил ей свои мягкие лапы. Ее белый, с едва заметными пепельными полосами мех почти не выделялся на фоне снега. На север, сливаясь с горизонтом, простиралась бесконечная, выбеленная равнина, в которую переходило иссеченное расщелинами плоскогорье, с юга примыкавшее к взмывавшим ввысь горным пикам.
Она вздохнула, глубоко втянув неимоверно холодный воздух. Добыча явно что-то чувствовала, потому что ветер пах страхом. Сelva... Laman... (животное, четвероногое) Она сосредоточилась, чувствуя, как напрягаются мышцы ног. Ее расширенные зрачки сузились и стали едва различимыми алыми точками в розовых радужных оболочках, словно сам Меррунз смотрел через них, выслеживая добычу… Нет… Не сейчас. Еще нет.
Внизу, под снежным барханом, на котором она пряталась, сбилось в кучу от ветра стадо. Животные явно нервничали, несмотря на свои размеры. Снежный бык, редкая порода... В этих горах все живое с рождения обучалось цепляться за жизнь, и эти создания ничем не отличались от остальных. Могучие легкие, чтобы дышать разряженным воздухом, огромные грудные клетки, сильные ноги - каждая толще ее талии, пара витых рогов, лохматая, длинная шерсть, толстая шкура, копыта размером с ее голову... Удар такого копыта мог бы с легкостью переломить позвоночник йоргу (медведю). 
Она оставалась напряженной, наблюдая за их передвижением по равнине уже три дня. Сокращала расстояние, всегда следя за направлением ветра, приближаясь к ним по чуть-чуть. Стадо выкапывало прошлогоднюю траву из-под снега и всегда выставляло сторожей. Но сегодня они ему уже не помогут… Она оценила дистанцию, как приемлемую, по-прежнему всем телом прижимаясь к снегу. В ее руках не было оружия.
Она сама — оружие.
Мысль промелькнула и исчезла так же быстро, как появилась. Она была неприятной и – неуместной. Ледяной ветер свободно ласкал ее кожу, шевелил белый мех, но это, казалось, ничуть ей не мешает, как и отсутствие какой-либо одежды. Рот оставался закрытым, и единственный тонкий след пара поднимался из ее ноздрей. В горах на этих высотах было ужасающе холодно, даже для немногочисленных коренных обитателей этих мест здесь существовала тысяча способов умереть и без вмешательства хищника.
Хищник. Вот что она такое. Существо, созданное для баланса… Жизнь должна ограничивать себя самостоятельно, иначе мир задохнется…
Она мотнула головой, прогоняя незваные… голоса?  воспоминания… Откуда этот… шепот, и почему сейчас ей досаждают тени каких-то неясных воспоминаний? Усилием воли она раздраженно заперла их в дальнем уголке сознания, чтобы вернуться к ним когда-нибудь потом – она на охоте, а на охоте нет места мыслям и воспоминаниям – есть только охотник и жертва. Ее жертва…
Лохматые звери заволновались. Вожак стада – огромный могучий бык - застыл, его величественный рогатый профиль ярко вырисовывался на ослепительно-белом фоне… 
Сейчас.
Белоснежный катай выскочил из укрытия, словно выпущенная из лука стрела. Его ноги работали, поднимая на ветер снежную пыль. Ноздри горели, с силой втягивая холодный воздух в ее сильное, поджарое тело.
Звери тут же понеслись, удирая от несущегося к ним хищника. Однако она все равно быстро приближалась, словно летя над толстым снежным покрывалом, изящно балансируя длинным пушистым хвостом. Ее бедра уже пылали от невероятного напряжения, а сердце бешено колотилось, разгоняя застоявшуюся кровь – все эти дни она воздерживалась от пищи, очищая плоть, выслеживая стадо и готовясь к этому моменту.
Мое чистое состояние…
Звери отчаянно рвались к закованной в лед реке, массивными телами легко прошибая разглаженные ветром сугробы, но она была быстрее. Ее длинная белая грива развевалась над вздернутыми острыми плечами, а сильные ноги практически не касались толстого наста. Она обогнала самого медленного, вклиниваясь в стадо - сверкнули кривые жемчужные когти, оставляя рваные раны на боках животных, снег окрасился кровью, еще более разжигая панику стада, так, словно Скумный Кот заглянул в их глаза. Стадо разбило строй, бросившись врассыпную от несущегося среди них белого ужаса.
Но она не обращала внимания на легкую добычу, сосредоточившись на быке. Зверь был почти на три головы выше ее в холке, огромная масса чистых мышц, двигавшихся на поразительной скорости. Она бросилась за ним, болезненно-остро наслаждаясь тем, как горят от перенапряжения мышцы ног. Страх зверя заполнил ее ноздри, разжигая кровавое безумие, уже и так неистово пульсирующее во всех ее жилах… Да, вот он, момент, ради которого она и жила…
Зверь резко повернул, пытаясь оторваться. Она выпустила когти и прыгнула, словно Лунный Зверь, поймав шею животного вытянутой рукой и в то же мгновение оказалась на его холке, крепко обхватив ее ногами. Бык взбрыкнул, пытаясь сбросить с себя гибкого хищника, разорвать его хватку на своей шее, лягаясь острыми копытами и издал хриплый, кашляющий рык, призывая на помощь стадо. Но тут что-то с ужасной силой врезалось в темя животного, раздался треск кости, и бык споткнулся, шарахнувшись в сторону. Удар был такой силы, что могучие ноги подогнулись и он рухнул мордой в снег, извергая из пасти и ноздрей хлопья розовой пены, окрашенной кровью из прокушенного языка. Хищник, сидевший на нем, вонзив когти в могучую, увитую мышцами шею, с неожиданной для такого тонкого и гибкого создания силой притянул ее и прижал зверя к земле.
Алхор… (победа)
Бык завопил и забился, дергая ногами. По-прежнему сидевшее на нем существо обнажило клыки и припало к глотке животного. Оно рвало трепещущую, красную плоть зубами и утробно урчало, как голодная лесная кошка. Она глотала насыщенную жизнью кровь, чувствуя, как горячая алая жидкость струится по ее лицу, и наслаждение убийством захлестывало ее горячими волнами, накатывавшими без перерыва, одна за другой, словно длань Матери-Кошки коснулась ее. Огромная гора мышц под ней содрогалось все реже, гигантское копыто лягнуло воздух последний раз, и затихло.
Энг… Энго эрдэ…ри’саллидад…(Смерть пришла. (Пал) достойно)
Могучее сердце зверя остановилось. 
Она выпустила безвольную голову быка и запрокинула свою.
Все еще переполненный возбуждением от погони, победивший хищник взревел о своём триумфе в холодный, пустой воздух, извергая из пасти кусочки плоти, крови и шерсти. К тому времени остальное стадо было уже далеко, удирая по льду реки на возвышенность.
Ее рык разнесся по снежной равнине. Она посмотрела вниз, на свою добычу и оскалилась. Сила этого могучего зверя насытила ее кровь, и теперь ее сердце вновь колотилось в тяжелый, волнующий унисон со всем миром...
Мое чистое состояние…
Одно движение жемчужных когтей – и туша начала парить, когда кровь хлынула ключом из вскрытого бока. Она оторвала плечо голыми руками, по локоть погрузив их в горячую, влажную плоть. Проигнорировав взгляд остекленевших глаз быка, пустых и быстро остывающих, она оторвала полосу мяса с ребер и с жадностью впилась в нее, восполняя энергию, потраченную во время погони. Мясо снежного быка было жирным, достаточно жирным, чтобы удовлетворить насущные потребности тела любого хищника – даже такого, как она. 
Только утолив первый голод, она заметила, что ветер принес тревогу. Она неохотно оторвалась от пиршества, размазывая кровь по подбородку, и подняла голову. Что-то приближалось.
Глухо и недовольно зарычав, она поднялась, распрямившись во весь рост, словно бросая вызов. Обнаженная, белая, как снег, с ног до головы покрытая кровью, с тяжело вздымающейся грудью, облепленной пропитанными той же кровью длинными волосами, она являла собой ужасающее, но в то же время - завораживающее зрелище... Лунный Зверь внутри нее был все еще возбужден и бдителен, все еще наполнен удовольствием от совершенного убийства и дышал жаждой нового. Вдалеке, темным пятном на бледном небе что-то приближалось. Оно летело быстро, то описывая круги над равниной, то резко снижаясь, высматривая что-то на снегу, словно Хенарти искала чью-то душу, чтобы отнести ее в Пески-Позади-Звёзд, и никак не могла найти… Ей даже на какой-то миг показалось, что она узнает голос, эхом повторяющий в невообразимой дали какое-то слово… Очень важное именно для нее слово… Может быть – имя… Ее имя?
Свет на секунду ослепил ее. Солнце… На этом чистом, синем небе не было солнца, оно словно бы все, до самых краев, было заполнено ослепительно ярким светом, отражавшимся от чистого снега, и в этом мареве невозможно было ничего разглядеть… Ведь это потому вдруг стало так темно? Потому что ее глаза закрыты? Но Хенарти не прилетит за ней, не сможет, ведь она давно уже не является «настоящим котом»… Давно? Как давно? И почему это вдруг она не… В ее сердце шевельнулась неуверенность, и упоение победой куда-то ушло, словно вода в горячий песок… 
Песок… Почему – песок? Ведь она стоит на снегу… А почему… откуда тогда тут снег?
Неуверенность переросла в беспокойство. Она небрежно обтерла лицо, еще больше размазав кровь по белым волосам. Белым? Он не были белыми… Никогда не были. Каждая ее мышца была по-прежнему напряжена, каждый волос стоял дыбом. Она громко и раздраженно зарычала. То, что она принимала за свет, было тьмой – или стало вдруг ею? Этого она не знала.
Пейзаж вокруг тоже изменился, теперь он был угрюм, необычен и дик, в его красках преобладали багровые и бурые тона, и казалось, что все вокруг окутано туманом. Небо было низким и плотным, по его темно-серому с бурыми пятнами фону неслись перистые светящиеся облака. Светило висело над горизонтом в зеленом ореоле, неяркое и негреющее. Это была… луна. Огромная и зловещая, но самое главное – одинокая. Она стояла на плоской, как стол, равнине, засыпанной слоем янтарно-желтой, светящейся изнутри гальки. В трех десятках шагов впереди начиналось небольшое озеро, вернее, пруд, с черной водой и громадными дышащими пузырями. За прудом начинался пологий склон холма, поросший ярко-оранжевыми ядовитыми цветами. На холме стояло низкое уродливое здание без окон и дверей, с плоской черной крышей, на которой мелькали танцующие, хвостатые тени. Их движения были какими-то ломанными, искаженными…
Она покачала головой и бросила грустный взгляд на искалеченную тушу быка. Черные, красноногие хоарворы, большие и маленькие, уже начали пожирать ее добычу. Удовольствие от убийства сменилось оцепенением, тупой болью разочарования.
Теперь так будет всегда, теперь это – ее обычное состояние... 
Шерсть на руках разгладилась, а когти спрятались, когда она прыгнула к зеркалу черной воды. Оттуда на нее настороженно смотрело что-то такое же черное, как и все вокруг. Густая, вьющаяся шевелюра – разве что длинновата. Глаза же отражения напоминали голубизной высокогорный лед, окруженный синевой набухшей грозой тучи. Это было все равно, что встретиться на охоте с большой дикой кошкой и обнаружить, что глаза ее, которым полагалось бы быть желтыми, на самом деле бледно голубые в окружении полночной темноты… Таких каджитов считают выходцами из преисподней… кто так считает? Этого она уже не могла вспомнить. Тот же цвет полосами расползался по телу, оставляя бледно светящиеся следы на черном, лоснящемся меху. Из воды на нее смотрело то, о чем не принято говорить вслух, тёмный дух, дро-м’Атра.
Сеть Джа-Ка'джай не связывает дро-м`Атра, они не видят ее ячеек, не являются ее частью, и потому Хенарти не может прилететь, и унести их в Пески-Позади-Звёзд… Она испуганно фыркнула, прижав украшенные кисточками уши, и бесшумно растворилась во мраке этой земли. Отражение еще какое-то время постояло в темной воде, словно прислушиваясь к чему-то вдалеке, что могло слышать только оно, но затем тоже исчезло с долгим, протяжным вздохом.