Alastriona

А почему, собственно, "даже" любителям абсурда? Камю - один из тех авторов, который обнажает абсурд мотиваций человека, абсурдность жизни в страхе, пленении какими-то желаниями, который в итоге оказываются неискренними, призрачными иллюзиями. "Посторонний" - да, хорошо; вызывает эмоции, а к этому и призвана литература. Но мне намного больше нравится его произведение "Недоразумение".

Как ни странно, люблю Бегбедера. Он - это вызов чванству общества, дерзость и своенравность кутилы. Проблемы, которые он поднимает в своих книгах сначала и проблемами то не назовешь. В той же "Любовь живет три года" - просто рассказ о том, как он сперва любил одну, потом другую. Тем не менее, можно почерпнуть много интересных мыслей и по поводу любви, и по поводу семьи, поупражняться в остроумии. Можно плюнуть в книгу от раздражения и знать, что по отношению к автору подобное разрешено, потому как он и сам с радостью плюнул бы в лицо вам.

Хорошее произведение для тех, кто любит разглядывать подтекст сквозь наличие явной словесной формы. Перекликается и с Булгаковым, и с Софоклом, что не может меня не радовать, так как я поклонник и первого, и второго. Что можно сказать? Память человека коротка, поэтому Фауст в итоге и попадает в ловушку Мефистофеля, который выступает в роли некоего Трикстера - неуловимый, дерзкий и беспощадный, всего лишь выполняющий условия сделки.

Один из любимых моих писателей. "Замок" не подражаем: раскрывает в полной мере абсурд человека, заключенного в системе, созданной когда-то. Но намного больше люблю его дневники, в которых Кафка размышляет о событиях и явлениях, протекающих как в его повседневной жизни, так и внутри, в духовном мире. Мы бы потеряли великого писателя, если бы макс Брод не постарался опубликовать работы Кафки. Но я иногда задаюсь вопросом, насколько честным было наплевать на последнюю волю человека.

Интересную мысль вычитала недавно у Павича. Цитата звучит примерно так: "Он рос и вместе с ним росла его смерть. Она ждала его в его же теле и радовалась его развитию, чтобы вскоре забрать его". Мы рождаемся, но наша смерть рождается одновременно с нами. Так что смерти бояться не стоит. Вот только скажите это инстинкту самосохранения =)

Вдали по краю картин Сальвадора Дали растекается абстрактное Ничто, Превращаясь постепенно в конкретное Нечто. Мы из предельного качества переходим в количество и кое-кто Забывает о слабостях, о том, кто он, где он, как он и что. Запускаем весну в циркумфлексе сердечного ритма рьяного, Забывая о том, что же все-таки было «до». По листу распласталась строка, написанная рукою пьяного Человека, которому нынче не все равно. Вдали по страницам Камю и Экзюпери растекается наша земная Пядь, Оставляя следы на потертых ладонях ученого. Мы сами собой обращаем время, пространство и свет с ветром вспять, Чтобы увидеть отблески рассвета нашего времени золоченного.

Язык вырвали с корнем – тонко, хирургически. Лезвием обнародовали кожу. Со временем Растянется рот в улыбке безумной пластически, Юродствовать будем – в пир!, всем племенем. Под ногтями земля въедается в само естество, Руки расползаются струпьями по наручникам. Глаза погибают, глядя на небо. Пророчество Сбывается – и ножами хлещет по векам. Нитка пульса рвется через час после начала Симфонии. Большего ждать не приходится. Казалось, злая плутовка-судьба тебе навязала Этот сценарий: неужели и вправду хочется Следовать за богиней слепой, мой глупый мальчик седой?

Душный. Очень душный пепел застилает мне глаза. Горло запаковано в пакет. Сердце устлано дымом. Нет сигарет. На улице твоя проказа Показывает себя канализационным сливом. Кричи-не кричи, не поможет, достать до луны рукой невозможно. Ты видел звезды, я, быть может, тоже, но обожглась. Больше не надо, мне больно, все сложно. По шрамам твоим я солью прошлась. Прости – выдохнуть, смолчав свой рёв Уставшего, сбитого на охоте зверя. Усмешка. Смешно, что идет кровь. Смешно, что живем мы, веря В разбитую напрочь героем любовь. Плевать. Пеленой растянулась глотка, Положила свои руки ему на плечи, Они вместе сидя провожали вечер, Заматывали пальцы, раскаленные дочерна, будто не вечер провожали вовсе, а жизнь свою, что прожили сполна. И так до утра - бинтовали раны, Воркуя нежности слова. -Ты сука. -Ты стервятник. И вместе: Я люблю тебя!

Это тот вид страха, который всюду проникает, Души калечит, сердца серпом ломает; Хрупкий, легко в кипятке исчезает, Как растворимый кофе в чашке, плавает и убивает. Весь мир окутан страхом, он по людским дорогам Пробирается тайком из своих чертогов. По городам и сёлам он свои руки тянет Своим зловонным смрадом он всех людей травит. Словно туман в голове, в мыслях страх бушует, Кого в котле варит, кого на холод отправляет, Но как же с ним справится, с этим ужасным страхом? Как его побороть, как не бояться плахи? Это тот вид страха, который всюду проникает, но есть еще одна сторона медали. Все дело в том, что он людей объединяет, А чем людей больше, тем страх быстрее отступает.

Продираясь в толпе сквозь гневливые лица, Руки раздирая в кровь, ломая пальцы, Разрываясь в клочья от ударов плетью, От кнута сбегая, подчиняясь воле мести, Проходя сквозь дубовые двери, Наблюдая себя в отраженьи зеркал, Терпя перец и соль на глазах и по сердцу Холодным лезвием жалит кинжал, Говоря о судьбе и счастье, крича, Улыбаясь и плача, глупо шутя, Невозможно рыдая, ногти срезая, Наблюдая, наблюдая, наблюдая За тобой. Лишь одно, лишь одно, лишь одно я знаю: Я всюду последую за тобой. И неважно, неважно, неважно, неважно! Боль меня ждет, а может быть смерть: Мой выбор – твоя круговерть. Пропадая в сетях, расслоенных на дни, Теряя крылья, которые были нужны, Падая полностью в омут печали, Ожидая вердикта тех, кто были нам палачами. Лишь одно сквозь трепет и страх, и восторг, И раны, и слезы, и ночи, и дни. Лишь одно ты запомни, а после молчи. Глядя в глаза, прикасаясь губами, Руками водя по глади воды, Просто люби и не требуй печали От той, что пожертвует всем ради твоей услады.

Когда-нибудь в следующей жизни, когда ты будешь поэтом-французом, а я – чопорной англичанкой, мы встретимся на итальянской площади, у базилики Святого Петра. Ты будешь в не по погоде одетом фраке, а я привлеку тебя неконсервативной юбкой, мы будем долго стрелять глазами, пока не договоримся о следующей встрече. Потом, вечером, когда город будет утопать в мягких вечерних тонах, а люди, глазеющие в окна, будут напоминать бабочек, что летят на огонь из любопытства, мы узнаем друг друга в толпе по трогательным смущенным улыбкам. Рядом будем сидеть на парапете и болтать ногами, не боясь упасть в реку: ты в черных джинсах и я, в темно-синих. Руки наши будут оглаживать камни, будем с тобой попивать кофе, болтать о кино и музыке; потом сорвемся на Кафку, горячо любимого Кафку, который и скучен, и робок, и богат, и сердце ранит каждой фразой своей. Небо нам будет радо, мы просидим так до ночи, до вдалеке брезжащего рассвета, никого не замечая, не прикасаясь, разговаривая. Нам будет светло и мило, приятно и совершенно роскошно: сидеть вот так, без зазрения совести проматывая последние чувства, спуская их в Тибр. А после, когда все уж будет обсуждено и выговорено, к нам подойдет дворник. Дворник старинный, каких в Риме и не сыскать; он произнесет одну лишь фразу о том, что мы прекрасная пара и пойдет улицы подметать. Мы улыбнемся дворнику, затем друг другу, обнимемся тепло, раскованно; мои волосы растреплет ветер, я спрячу голову у тебя на груди, ты меня защитишь от чужих взглядов. Будешь целовать меня зло, исступленно, больно-неистово, я буду плакать от осознания расставания. Мы будем стоять вместе и кутаться в твой придирчиво серый плащ до тех пор, пока вновь не наступит вечер, пока хронотоп не закончится, пока время не обратиться вспять, не пройдет свой круг закономерностей. А потом, потом мы расстанемся, разойдемся по разные стороны. Я, стуча каблуками по мостовой, направлюсь в свою маленькую квартирку в двухэтажном домике с витиеватой балконной створкой. В этой квартирке будет не хватать твоего запаха. Тогда я отправлюсь в ближайший парфюмерный бутик, чтобы купить ту воду, которая тебя будет напоминать, но куплю лишь букетик фиалок, как дура. Ты, шагая неслышно, невидимый для других, отправишься в гостиничный номер, заберешь свой давно ожидающий небольшой чемодан – и в аэропорт, прощайте, мои римские каникулы, прощай Тибр, прощай, любовь моя одноночная. По дороге ты купишь букетик фиалок у пожилой старушки, она пожелает тебе любви. Ты скажешь: «вы опоздали, я повенчан с работой». Расплатишься в евро, дашь больше в три раза, сядешь на свой самолет и заснешь, будто ничего и не было. В своей квартирке в это время я буду плескаться в ванне до тех пор, пока не утону в своей памяти, как ты в самолете утонул в своем сне. Мы будем видеть одно и тоже: когда-нибудь, в следующей жизни, когда ты будешь художником-авангардистом, а я актрисой в захудалом австрийском театре, мы встретимся где-то в центре Берлина и узнаем друг друга по смущенным улыбкам.

Собственно. Мне нужно куда-то выплескивать радость и печаль, получается это в форме стихов и мини-рассказов, не имеющих под собой ни основ, ни хитросплетений, ни продолжений, ни начал. Начинаю сегодня. Когда-нибудь мы будем жить в Греции и говорить на их древнем полезном для ума языке; разводить пушистых лам и наблюдать за туристами, глазеющими на разрушенный Парфенон; кормить голубей с рук, если только в Греции водятся голуби; нежиться под лучами закатного солнца и, за руки держась, встречать рассвет. Мы будем жить в Греции, будем рисовать на песке, захаживать в маленькие уютные кафешки и слушать местных музыкантов, мечтая о художествах итальянских мастеров. Будем целоваться до помрачения рассудка, до исчезновения воздуха, до адреналина, зашкаливающего в крови – все будут на нас пялиться, мы будем утопать в удовольствии. Будем нежиться (нежиться, нежиться, НЕЖИТЬСЯ), ласкать; ветер будет плакать, ему будет за нас стыдно перед олимпийскими богами – даже им, этим всемогущим существам никогда не достичь того блаженства и степени соития, до которого докатимся мы. Только бы попасть в Грецию, только бы попасть в Грецию.

а чего тема в сатанизме? Он сумасшедшим был и гениальным. Сумасшедшим именно в том смысле, который Коэльо упоминает в своей книге "Вероника решает умереть" - шел против толпы, против общественного мнения, четко осознавая собственное предназначение, свою роль в эпохе. Лидер, а не-овца. Новатор. Скандалист. БУНТАРЬ. Гениальным - да хотя бы потому, что смог создать вокруг себя столько шума, столько вихрей, стянуть на себя столько энергии. Фантазер и искатель, поэт, творец.

nobody Well, я тоже говорю непосредственно о богах :pardon: Несерьезно?))))) А энергия-то уходит не в пустоту, а на предмет разговора.

nobody Отнюдь. В современном мире живет не так уж мало язычников, которые обращаются к силам древних языческих богов. + Эгрегоры подпитываются да хотя бы мыслями и полобными разговорами людей. Вот мы обсуждаем эгрегор и подпитываем его, потому что на наши мысли и слова направлена наша энергия. Мы сами энергообеспечиваем идею, запрос, эгрегор.