Беркут

- Когда нас бьют, нас бьют серьезно... - проворчал вампир под нос. Он возвращался. Возвращался туда, куда следовало забыть дорогу. Остановился и огляделся. Впереди ничего не удавалось рассмотреть - в сгущавшемся мраке земля сливалась с небом, горизонт неразличим, вдали, на пределе зрения, словно бы колюче сияют звезды, необычно низко, будто склон ведет все ниже и ниже, в пропасть. После иных приключений, пережитых на пути в этот мир, Хайода в глубине души преисполнился стойкого недоверия ко всему, напоминающему пропасть, да и легенды иные гласили о провалах, ведущих в подземный мир, о котором не известно ничегошеньки, кроме плохого... Показалось, в лицо дует едва заметный ледяной ветерок. Оглянувшись, Хайода узрел, что вдали, далеко за спиной, небо по-прежнему синеет светлой полосой - там сумерки еще не наступили, и это было странно, словно он миновал некий рубеж меж двумя совершенно иными мирами. Смеяться над своими страхами как-то не тянуло. Очнулся он только перед воротами Замка, влетев в них лбом.

Смотри - колесо! Вот по ободу мчится рысь за зайцем, или заяц за рысью? Кто разберет, здесь все едино! Звери мчатся по кругу! Сильно достается ободу колеса. Кочки все он пересчитает, все камни оставят следы на нем. И рысь, и заяц получат сполна свои синяки за глупость да упертость. А вот спицы колеса. Гляди, как карабкаются по ним звери, желая попасть на ось, где не будет так болтать. Когда спицу колеса возносит вверх, зверек сползает почти к центру. Но колесо вращается, и спица вновь оказывается внизу, а зверек вновь плюхается на обод. Так и болтает змей туда-сюда за то, что не хватает им сил добраться, переползти на ступицу колеса и на ось. А на оси колеса сидит птица, готовая расправить крылья и полететь. Куда? Разве те, кто ходит по земле, могут понять, какие дела у тех, кто летает по небу? Колесница движется, колесо крутится. Тот, кто держит поводья, не собирается останавливать бег своих коней. Он смотрит, как в колесе возятся звери, пугаясь и злясь, блаженствуя и напрягаясь. Он-то знает, что им ничего не угрожает на его колеснице.

А чего их бояться? Люди, только иные..... иные настолько, что куцый человеческий разум просто не в состоянии их понять и заранее отвергает само их существование.

Тварь осторожно пробиралась через лес. Все вокруг было незнакомым, чужим. Чужие запахи и звуки, чужое небо, чужой воздух. Аккуратно ставя лапы на прелую листву, тварь пыталась определить, где находится ее жертва. Слишком долго она ждала. Слишком долго. С превеликим удовольствием она бы вонзила клыки в хрупкую шейку. Рывок – жертва бессильно повисла в страшной пасти. Сводящий с ума запах свежей крови…. Было. Это было раньше. Теперь – тупая машина для убийства. Тот, кто прикоснулся к зверю, забрал часть души, сделал её бездушной тварью, способной лишь на убийство. Тварь насторожилась. Вот она – та самая жертва. Убить, вонзить смертоносные клыки, порвать на части и вернуться. Вернуться и спать. Спать долго. Видеть прекрасные, цветные сны. Спать до тех пор, пока не разбудят для очередного убийства. Спать и не знать, что пока Твари нет, можно не опасаться за свою жизнь, не опасаться гнева её хозяина. Она подошла. Жертва сама приблизилась. Приблизилась настолько, что казалась овцой, идущей на заклание. Удар. Укус. Смерть. Пустота….. Тварь выполнила приказ. Равнодушное убийство, подписанное равнодушной рукой. Гнетущая пустота внутри. Нет зверя. Нет наслаждения погоней. Ничего нет. Ничего не осталось… Теперь спать. Позволить хозяину прикоснуться к себе и спать. Пройдет не одна сотня лет, прежде чем тварь проснется и выполнит очередной приказ.

где-то еще был целый архив посвященный технике

Петрович и Демон Сторож Петрович, пошатываясь, выбрался из вагончика и вдохнул свежего ночного воздуха. Кругом благодать, такая милая его сердцу - очередная зависшая во времени стройка века, которую он охранял. Стройка уж лет пять как никому не нужная, тем более что с нее стырили уже все что можно, и поэтому занимался Петрович по ночам в основном тем, что гнал ядреный самогон по одному ему известному рецепту. Аппарат, собранный с применением неизвестных науке технологий, который бы вызвал у физиков (да и химиков) всего мира неутолимую зависть, был искусно замаскирован в вагончике, так что Петрович был практически счастлив. Компанию ему составлял только маленький телевизор да кот Кабан, любитель пива Хольстен и воблы. Петрович всмотрелся в звездное небо, улыбнулся и направился к деревянному строению, в народе называемому "сортир". Раздавшийся грохот сначала не запал в его сознание, поскольку недалеко был военный аэродром, и там частенько проводились ночные полеты. Но когда затряслась земля, и сортир едва не развалился, ему подумалось, что долгострой решил приказать долго жить. Петрович развернулся, дабы броситься на спасение своего уникального имущества и кота Кабана, но никуда не побежал, а изумленно уставился на трещину в земле. Трещина полыхала потусторонним огнем и быстро расширялась. - ******! - вынес вердикт Петрович и попятился. Из трещины, ставшей уже пол метра шириной, показалась огромная когтистая лапища, впилась пальцами в землю, затем показалась другая, и из разлома кто-то принялся вылезать. Петрович сумрачно сфокусировал взгляд на нежданном госте. Три метра росту, мощные рога короной, могучая грудь, покрытая чешуей и яростные желтые глаза со змеиными зрачками. Да, и еще запах, ну тот самый - серы! - Пади ниц, человече, перед посланцем Люцифера! - громогласно сказало чудовище, опустило голову и выпустило из ноздрей дым. - Ниц, значица! Перед посланцем, значица! - сказал Петрович, покопался в ватнике и извлек на свет Божий монтировку, с которой не расставался практически никогда. Размахнулся и, что было сил, забубенил посланцу прямо промеж рогов. Благо голову тот опустил. Рогатый изумленно хрюкнул и потер лапищей ушибленное место: - Ты чего? Совсем охренел? Больно ведь! Я ж демон!! - Демон, значица! А что ж ты подлюка творишь-то! - пошел в наступление Петрович - Тута стройка! Объект можно сказать государственной важности, а ты енто... фундамент ломаешь! Уххх!!! Петрович агрессивно замахнулся монтировкой, демон попятился. - Ну ни хрена себе! - очухался демон и захлестал себя хвостом. - Уж не обознался ли ты человече? Приглядись, с кем говоришь... - Я чего тута приглядываться? Ходют тут всякие, не дают отдохнуть трудовому человеку. Щас вот милицию вызову. Ишь ты! Панки всякие оборзевшие шляются, трещины планом строительства не оговоренные делают! Демон расхохотался, периодически выпуская языки пламени: - Я убью тебя быстро. Как первого клиента. Твоя душа будет меня веселить в Аду, - официальный представитель Люцифера протянул руку, схватил сторожа поперек тела и поднес к пасти. Несло из этой самой пасти просто жутко, и Петрович решил отомстить. Как? Правильно! Он дохнул в ответ! Могучий сивушный выхлоп едва не сбил с ног пришельца, тот выпустил сторожа, и, откашливаясь, лихорадочно вдыхал свежий ночной воздух. - Что это было??? - спросил демон, протирая глаза. - Хех! Бояровка енто! Мой рецептик. Ексклюзив, так сказать... А ты, я гляжу, слабоват будешь... - хитро прищурился Петрович. Демон прокашлялся, сморкнулся в сторону, едва не оступившись в трещину, и взревел: - Я великий воин! Я бился с силами света и побеждал многих! Не то, что мелочь вроде тебя... Ты хочешь бросить мне вызов, человек? - А чего не бросить-то? Можно и вызов. Что-то думается мне, что литра первача ты не осилишь, хоть будь ты трижды демон! Ну-ка, почапали со мной, щас проверим, насколько ты силен... Демон, обалдевший оттого, что ему так просто бросил вызов этот странный человек с синим носом, поплелся следом. Петрович аккуратно переступил трещину в узком месте и гостеприимно распахнул дверцу бытовки. Бочком-бочком демон протиснулся в помещение, устроился в уголке, свернув хвост колечком, и удивленно уставился на кота. Кабан, налакавшийся пива из блюдечка, сидел на столе напротив телевизора, и пялился в экран, не обращая никакого внимания на окружающее. Иногда он подтаскивал к себе лапой воблу и отщипывал кусочек. - Хехе, ну вот нас и трое стало! - крякнул Петрович и извлек из хитрой заначки пятилитровую бутыль с мутной жидкостью, а так же две древние кружки с ободранной эмалью. После того как жидкость весело стала плескаться в таре, по бытовке разнесся одуряющий запах первача. Демон чихнул: - Тебя звать-то как, подлюка? – по-доброму спросил Петрович и протянул гостю кружку. - Асмодей! - ответил демон и с сомнением поглядел на угощение - Ну! Вздрогнем за знакомство! - изрек тост сторож, Кабан как по команде приложился к блюдечку и икнул.... Демон выпил и вздрогнул так, что вагончик едва не развалился - Между первой и второй перерывчик не большой! - "обрадовал" Асмодея Петрович и набулькал вторую дозу.... ..... Прошло 2 часа.... - Ик, Петрович? - спросил Асмодей, принимая n-ю кружку, громогласно икнул и выпустил язычок пламени. - Шо тебе, родненький? - Петрович обнял ополовиненную бутыль. - Петрович, а ты меня.... ик... уважаешь? - спросил демон и выпил. Потом занюхал хвостом: - Уххх, сильна твоя бояровка!!! - Уважаю, Асмодейчик. Ты енто, мужик - во! - отлепился от бутылки сторож и разлил по новой. Кабан, уже упившийся, тихонько посапывал перед телеком, свернувшись калачиком и положив лапу на воблу. - Слушай, а давай ко мне, а? У меня бабы, обалдеть!! - вдруг сказал демон. - Даже Клеопатра есть! Такая *****, я тебе скажу! Пошли, а? - Нет, уж лучше вы к нам... - ответил Петрович и достал вторую бутыль... ....Прошло еще 3 часа... - Пппетрович! Я тебя люблю! Дай я тя ппппоцелую! - Асмодей протянул когтистую руку. - Асмодей! Ты вот такой мужик! - ответил сторож, - но нам уже пора, скоро домой идти, а там жена... Петрович запечалился. - А хочешь я это... Я ее в эту, как ее, геенну огненную отправлю? Навеки, а? - Неее, уж поди 40 лет прожили. Привык! В окно блеснул первый луч рассвета, Асмодей прищурился: - Вот так всегда, только начнешь отдыхать... Петрррович, я домой! - сказал демон, с трудом выбрался из вагончика и распластался на земле, собираясь с силами. Следом показался Петрович с пузырем. Демон встал, покачнулся и прицелился в трещину взглядом. - Петрррович, я тя люблю! - Ты это, ты заходи еще! - сказал Петрович и протянул пузырь – На, возьми, с утра поправишься! Едва нащупав подарок лапой, Асмодей сказал: - Вот Люцеферу покажу... Будем в гости ходить. Бывай, человече! Ик! - потом смахнул слезу, и прыгнул в разлом. Трещина затянулось, будто ее и не было. Петрович быстро прибрался в бытовке и отправился домой, где его ждала Клава... Наверное, со скалкой... - Эх жаль я отказался, шоб в геенну ее забрали, - подумал Петрович и нащупал в рукаве монтировку... *** Сторож Петрович совершал ночной моцион, или, попросту говоря, отливал, оперевшись на покосившийся с последнего посещения Асмодея косяк деревянного сортира. Вечер удавался - приговорив поллитру чудо-напитка собственного изготовления, Петрович был доволен собой, своим местом в жизни в частности, а так же международной политической обстановкой в общем. Позлившись на внешнюю политику США, Петрович потом долго смеялся, посмотрев по телевизору очередной репортаж о Джордже Буше. Высказывания его так веселили, что он похохатывал, показывал большой палец и иногда восклицал: - Во дает! Петросян американский! Задорнов ковбойский, - завидев же Кондолизу Райс, Петрович перебирал губами, по слогам произнося ее имя, и хмыкал, - А в школе ругаются так, Кондон, надо ж! Потом он вспоминал жену, импульсивно хватался за монтировку и печалился... Снаружи раздался какой-то странный звук, Петрович поднялся и выглянул в окошко - двое вскрывали склад. - Ворують! Как есть ворують! - возмутился Петрович, - И без меня! Кабан? Кот повернул к хозяину похмельную морду и мурлыкнул: - Остаешься за старшего! Всех, кто не я - рвать! Тогда еще пива куплю, - распорядился по-военному Петрович, вспоминая молодость и свое звание прапорщика запаса. Он уже совсем было захотел выскочить и настучать монтировкой всем, кто попадется под руку, но потом передумал. Вместо этого он тихонько вышел из вагончика, обошел его, и с другой стороны присел на корточки, вооружившись куском мела. Сторож стал рисовать на асфальте странные знаки, которым его научил Асмодей, и шептать всякие чуднЫе слова. "Чернокнижник, ****!", подумал про себя Петрович, и скептически осмотрел результат трудов. - Ну, и долго ждать-то? Слышь, как там тебя, Асмодеюшка, вылезай, - позвал Петрович в нарисованное. - Ага, вылезай, - тут же раздался голос демона, - Я тебе как говорил делать? Кругом надо было обвести еще, балда! А так у нас с тобой просто конференц-связь. Чего хотел-то? - Дык это, я тебе того... грешников нашел! Двоих. - Ууууууу! У нас этого добра у самих навалом, сами не знаем, куда девать. Вон, уже некоторых в рай отправляем, насильно - не хотят они туда, знают, сволочи, что котлов у нас не хватает, и пока до них очередь дойдет, вечность-то уже и кончится. Небось еще алкашей каких подобрал? - Нет! Воры! - Это неинтересно. Ладно бы маньяки какие, или государственные преступники, или знаменитость какая. И вообще, ты не забыл? У нас с тобой бартер и натуральный обмен, мне Сатана еще с прошлого раза запретил от тебя кого-нибудь нахаляву брать. Знаешь, как мы с тем гаишником намучились, который тебя на пятьдесят рублей оштрафовал? А знаешь, как тяжело *********** с перепугу котел отмывается? Пришлось отпустить... И тут Петровича осенило! Так осенило, что он аж подбоченился и принял стойку Наполеона. - Ишь ты, напыжился! - хыкнул Асмодей, - Чего задумал-то? - Буша почем возьмешь? - Кого? ******* этого, что ли? - удивился демон, - А нахрена нам придурок этот? Пусть его в рай берут и сами мучаются. - Да чего ты ломаешься - сам же говорил знаменитость надо, ему предлагают, а он еще и кочевряжится. Уж знаменитее его не придумать! - Неее, ты не понял! Нам не такие надо. - А какие еще-то? - Мадонну бы... - мечтательно причмокнул губами Асмодей, но осекся, - Черт! Выбрала же имечко себе. Опять от Сатаны по губам получу. Ладно, погодь, я щас. Он меня вызывает. Петрович закурил. О грабителях он уже успел позабыть. В перерывах между затяжками, он любовно поглаживал монтировку. - Кхе-кхе, - откашлялся Асмодей, - Слыф? Фопщем Сатана заинтирисафался тфоим предложением нафчет Буфа. - Эй, а чего это ты шепелявишь? - Фепелявю? Тебе кафыцо... - Ага, получил-таки по губам! - Не перебифай! Расгофор не об этом. Вопфщем с тебя цыфтерна бояровки, и мы Буфа у себя пригреем. Петрович аж присел от такой новости: - Так много? - А фто ты хотел? Известная фигура... - Ладно, - Петрович заторопился, прикидывая количество исходных ингредиентов. Прикинул и присвистнул - успеть бы, возраст ведь. - Ну так ты чего? Насчет жены не передумал? - Да ну тебя! - отмахнулся сторож, - не до того сейчас! И стер ногой рисунок, не попрощавшись. Надо было срочно готовить самогон! Так что ждем граждане, ждем и надеемся! Если кто помочь желает – все к нижеподписавшемуся!

Астральные путешествия происходят тогда, когда человек находится на зыбкой грани сна и реальности. Просто куча народа не помнит, что с ними в этот момент происходит и куда направляется их подсознание.

А может быть все дело в том, что человек изначально "запрограмирован" на тут или иную ситуацию, которая с ним произойдет? То, что некоторые называют Судьбой. Тогда Творец тут совершенно не причем....

вытащено из ролевки " Демон отстранилась от Архангела и коротко рыкнула. В комнату вошел огромный черный оборотень. - Он проводит тебя. Да, и постарайся не бродить ночью по коридорам замка. Это не безопасно. Желаю тихой ночи, - демон коротко поклонилась и вышла. Она шла по темному коридору. Руки автоматически отдавали приказы оборотням, а в голову постучалась очень назойливая мысль. "Война. Никому не нужная. Война Кланов. Хуже войны за Кодекс. Тысячи соратников были убиты, попали в плен или отправились в изгнание. И все из-за того, что какие-то два маразматика что-то не поделили." Поплутав по коридорам "пора карту рисовать", демон дошла до нужной комнаты. Тихое шуршание, скрип и еле слышный плач. Она толкнула тяжелую резную дверь. Сумрак рассеивал свет двух свечей. Большой пес терзал узорчатую подушку. Окно распахнуто. На кровати ползает и громко пищит летучая мышь. Наручи и метательные ножи полетели в один угол комнаты, охотничий костюм в другой. Демон залезла под теплое одеяло, прижала к себе зверушку. "Искариот", - сердце тревожно сжалось от одной этой мысли. то, что давно пыталась спрятать в глубине, услужливая память выплеснула наружу и тихо зашептала, терзая такими сладкими воспоминаниями. Мышь прижалась к демону и затихла. Тревожный сон осторожно пришел. Та часть демона, что не знает преград, осторожной тенью отделилась от тела и села на окно. Большая темная птица тревожно и равнодушно осмотрелась. Раскинув широкие крылья тяжело взлетела и растворилась в ночи. "

Есть ли у нас что-либо более ценное, чем жизнь? Означает ли смерть прекращение нашего бытия вообще или являет собой начало иной, новой жизни? Существуют ли такие люди, которые возвратились из потусторонней жизни, и знают ли они, что происходит там, за порогом смерти? С чем можно сравнить то состояние? Заинтересованность общества подобными вопросами начинает быстро возрастать, так как благодаря имеющейся ныне технике оживления, иначе называемой техникой реанимации, способствующей восстановлению дыхательной функции и сердечной деятельности организма, все большее число людей оказывается в состоянии рассказывать о пережитых ими состояниях смерти. Некоторые из них и поделились с нами этими поражающими своей непосредственностью впечатлениями, вынесенными из «потусторонней жизни». И если такие впечатления были приятны и радостны, то зачастую люди переставали испытывать страх перед смертью. Многие удивляются сообщениям, появившимся в последнее время, об исключительно положительных переживаниях, описываемых вернувшимися к жизни людьми. Спрашивается, почему же никто не говорит о существовании неприятных, то есть отрицательных посмертных переживаний? Как кардиолог, имеющий обширную клиническую практику реанимации больных с коронарной недостаточностью, я обнаружил, что, если пациента расспрашивать сразу после реанимации, оказывается ничуть немало и неприятных впечатлений, полученных в потусторонней жизни. Именно эти наблюдения и породили замысел данной книги, в которой представлен как положительный, так и отрицательный «посмертный опыт», вынесенный на суд читателя. Наряду с этим на основании личного опыта и исследовательских разработок Американской кардиологической ассоциации (АКА), я расскажу и о новых методах реанимации. Оказавшись в числе рекомендованных АКА в 1976 году в Национальный исследовательский отдел, я получил прекрасную возможность общения с терапевтами, медицинскими сестрами и сиделками, а также с персоналом Скорой помощи многих стран, в том числе Нидерландов, Финляндии, России, а также Центральной и Южной Америки. К тому же я пользовался привилегией лектора в некоторых медицинских школах Соединенных Штатов и множестве ассоциаций врачей различных специальностей. Многие из них предоставили мне значительный материал для сравнительного анализа собственных наблюдений над пациентами, которые, по всей видимости, сразу же по возвращении из состояния клинической смерти, пересказывали находящимся рядом врачам, сестрам и сиделкам то, что пережили «там». Подобная передача информации оказалась возможной благодаря современной технике реанимации, и средствам жизнеподдержания, которые находятся на довольно высоком уровне и в экстренных случаях используются медицинским персоналом. Возобновившийся интерес к феномену смерти и явлениям, с ним связанным, имеет, что очевидно, международное распространение среди медиков. Теперь эта проблема получила общественное значение и завладела умами американцев. Вопросам исследования смерти, умирания и, потусторонней жизни в настоящее время посвящена уже масса семинаров и публикаций. Раньше, когда я еще не занимался сбором и анализом материала для этой книги, я смотрел на большинство сообщений о посмертных ощущениях либо как на фантастический бред, либо как на предположение или воображение. Большинство известных до той поры случаев представлялось мне не более как зафиксированными эйфорическими блужданиями мозга в состоянии клинической аноксии*. Но вот однажды утром 1977 года я возвращал к жизни одного больного, объятого ужасом, который вдруг сообщил, что находится в самом настоящем аду. Он умолял меня спасти его и не давать ему умирать. Когда я, наконец, поверил ему и проникся его переживаниями, страх охватил и меня самого. Подобные ситуации убедили меня в необходимости написать эту книгу. Теперь во мне живет уверенность, что там, после смерти, действительно есть жизнь, и жизнь эта далеко не всегда приносит радость. В последующих главах я подробно расскажу о результатах, полученных во время реанимации. Я постараюсь дать читателям достаточно точные представления о другом мире, с существованием которого мне пришлось столкнуться лицом к лицу. По ходу дела я вновь попытаюсь проникнуть в «посмертный опыт» пациентов и, вместе с тем, рассказать о некоторых видах смерти, а именно: обратимой и необратимой. *Аноксия-состояпие, возникающее при недостаточном снабжении организма кислородом или при нарушении его усвоения в процессе биологического окисления. (Прим. перев.) Все данные, представленные здесь на суд читателя, будут дополнены изложением некоторых взглядов на посмертную жизнь древнего человека и для сравнения будут сопровождаться иллюстрированием аналогичных современных открытий. Поразительная схожесть посмертных ощущений и аналогичность опыта в случаях, абсолютно между собою не связанных, исключают возможность какой-либо согласованности или случайного стечения обстоятельств в ходе получения этих внетелесных ощущений. Сообщения, ставшие доказательством, являют собой довольно обескураживающие примеры воспоминаний об особых, не известных доселе явлениях, которые действительно имели место в момент клинической смерти и полной потери сознания. Всякий раз такие явления настолько тщательно воспроизводятся пациентами, что невольно наталкивают на мысль о духовном существовании вне тела в период клинической смерти. Такие же ощущения описывали и некоторые выдающиеся люди прошлого, которые испытали их сами, хотя примеров такой описательной литературы немного. Предметом особого разговора будет служить феномен предчувствия смерти; важно лишь не путать его с самим переживанием смерти. У некоторых людей, когда они узнают о приближении смерти, могут возникать различного рода видения, представления или переживания, которые порой трудно оценить объективно, хотя вероятность их существования неоднократно подтверждалась. С другой стороны, зафиксированный «посмертный опыт» имеет большое сходство в последовательности описываемых событий и, стало быть, легко и естественно подвергается сравнительному анализу. Таким образом, цель этой книги состоит в подробном описании переживаний отдельных людей, вернувшихся из состояния клинической смерти, чтобы рассказать о своем опыте нам. Из числа всех реанимированных, которые восстановили нормальную жизнедеятельность, лишь около 20% вызвались добровольно поведать о своих впечатлениях, вынесенных из потусторонней жизни. Они утверждают, что смерть, мысль о которой пугает обычного человека, является не прекращением жизни или забытьём, а есть переход от одной формы жизни к другой - иногда приятной и радостной, а иногда мрачной и ужасающей. Люди, получившие приятные впечатления, уверяют, что процесс смерти сам по себе безболезнен и напоминает обычный обморок с остановкой сердца - подобно отходу ко сну. Несмотря на то, что смерть ожидает каждого из нас, человек все же не хочет признать ее неизбежность. Его возмущает этот дамоклов меч, ибо сам он хотел бы жить вечно - к чему и стремится. И это еще раз подтверждает тот факт, что человеку и в самом деле не достает иной жизни. Через всю писанную историю предсказывалось существование жизни после смерти, но только теперь, благодаря современной технике реанимации, мы начинаем проникать в тайны, которые скрываются. Продолжение здесь http://www.key999.ru/text/moric/01.htm

Книгу Мертвых, Бардо Тодол, Тибетскую священную книгу читают, как у нас псалтырь, над гробом умершего в течение 40 дней со дня смерти, исключая первые три дня. Конечно, когда померший беден, чтение укорачивают, а иногда и вообще лишь помянут, как у нас на третий день, девятый, двадцатый и сороковой. А то и просто положат под голову усопшему. Эта книга-наставление в том, как вести себя Покойному на Том Свете. С другой стороны, это наставление нам, живущим, в том, как и к чему готовиться, пока еще при жизни, в отношении, увы, неизбежного ухода Отсюда. Эта книга про то, что будет с нами, когда мы умрем, и как следует приготовиться к тому, что ожидает нас на Границе и далее, пока (как утверждает книга) мы вновь не вывалимся Сюда, назад, в очередное беспамятное Существование. Потому что испытать жизнь тут и там, Смерть, Сон - одно дело; помнить испытанное - совсем другое дело. Воды ласковой Леты смывают с души испытанное, как следы на песчаном плесе. И если быть честным, то на вопрос: что будет с нами, когда ми умрем? - следует ответить: мы не знаем! Коллективная истина нашей яви тут беспомощна, ибо жизнь ограничена своей всеобщностью. Книга Мертвых учит нас воспоминанию и распознанию испытываемого именно в тех случаях, когда нет уступок общедоступности правды, нет произвольного свидетельства, когда мы сами по себе. Подобно тому, как это бывает во сне с сознанием и памятью*. Мы присоединены в Бардо к тайне собственного устройства, к самим себе, которых иные так тщетно искали всю жизнь. | * | В этих снах, их по-английски называют "lucid dreams", |сохраняется дневное наше сознание: мы знаем, что мы спим; |знаем, где лежит наше тело; кто мы такие в дневное время и |тому подобное. Сны эти редкие и удивителъно преображают |людей, коль скоро приснятся им. Снами этими занимаются |психологи в последнее время о очень настойчиво во всем мире. |Однако, как известно, сну не прикажешь. | Этими снами, видать, многое осознали известные русские |философы Николай Успенский и Гурджиев. В их книгах |приводятся эти странные состояния, которые не явь, но и не |сон нашего сознания, разглядывающего себя еще при жизни и ту |запредельную единую суть, где сны и явь находятся, |параллельные в малом, как в геометрии Лобачевского; на |бесконечности сон и явь пересекаются! | Если в юдоли земной нас можно уподобить телепередаче, которая сама себя смотрит на экране ящика жизни, то в Бардо мы - передача, рассматривающая себя без ящика, без толстого экрана плоти. Мы передача, вернувшаяся в студию, откуда излучались, не ведая про то. Мы - программа в Машине Мира, которая распознает свое начальное значение и вид до того, как, уловленные плотью, мы превращаемся в привычную Картину Себя. Программа, написанная на Языке Вечных Сюжетов нашего искусства. Язык вечных сюжетов, вечных сказок нашей жизни и есть главный Язык в Мировой Машине. Какие-то сюжеты - главные, самые частые, без которых и года не проживешь, вроде сюжета птицы Феникс: сколько раз мы вспархиваем воскрешенные из пепла благодаря этому сюжету к Новой, Неведомой новой роли, новому замыслу. Кончается замысел (ролы, и мы вновь умираем, потому что больше нас нет в судьбе, и судьбы нет, все, мы говорим, обессмысливается, пока - из праха не воскресаем мы, обновленные, и увы! себя не помнящие. Эти накатанные сюжеты нашего бытия и составляют привычную картину нас самих, Недаром говорится: будь тем, чем ты кажешься... Ведь так оно и есть: вначале, лицедействуя, мы кажемся, а чуть погодя - становимся тем, что изображаем. В этом и заключена сила ритуала, он кажется таким формальным, внешним, неважным (ну подними руку и проголосуй со всеми на собрании, воскликни со всеми вместе Хайль Гитлер... а после, мол, сплюнь, перекрестись, что тебе станет...). Ан нет, раз поднял руку, перекрестился, воскликнул, два... и не заметил, как Преобразился, стал ролью и лицедейство захватило, искренность появилась. Хотя еще по­прежнему, Иногда, с Бывшими друзьями еще корит язык наш и память, и сами над собой горюем, мол, кем и чем я стал, во что превратился... Кончено дело - и не выпрыгнуть из такого нарошного поначалу замысла. Когда исчерпана роль, тогда и смерть (при жизни) и воскресение посредством вечного замысла Птицы Феникс - естественны, хотя и с грустью, болью, быть может, но восстает из пепла человек и спешит к новому Себе. Другое дело, когда такие роли оборваны на иных размерах истории, эпохи, или смерть прекратила Привычное. Тогда разыгрывается вечный сюжет чрезвычайной трагедийности: сюжет несогласия с судьбой, с богами, с Независящим от Нас, Человек, лишенный Роли, продолжает ее играть, он даже сильней к ней прилепляется: теперь он по-настоящему искренен, а сюжет больше не нужен, не востребован Эпохой, всеобщей жизнью... Так случается со всеми Шаблонами общих судеб поколения, географии, эпохи (я писал про то перед Сонником), это удел всех, не пожелавших развиться до Человека Сознающего, и востребовать себе судьбу, замысел Личностной Судьбы, а разделивших удел всеобщий, судьбинский временный шаблон. Именно это и происходит с нами в Загробьи, где мы, лишенные нужды играть привычное, как те лишенцы Эпохи, превращаемся в Оболочки Сюжета, уже ненаполненного жизни Сутью. Конечно, привычные картинки нас самих, как мы отражались во время жизни в зеркале Собственного Воображения, могут сильно отличаться от нашего истинного, излучаемого неведомой телебашней облика. Зеркало Бардо отражает нас такими, какие мы есть на самом деле! А что мы про себя знаем, помимо выгораживающего нас благоприятного воображения? Под взглядом Чудища из пустоты дрожит загробное наше сознание и рвется прочь, совершая страшную (как станет ясно из дальнейшего) ошибку. Ибо поступать следует как раз противоположно. Не бежать прочь от ужаса, а потянуться к нему, проникнуться им и, распознав в Калибане Себя, допустить и взять на себя Свое. Как бы это ни выглядело! Как обуянный бесом иль духом становится им на миг, так и в Бардо, узнав Себя и приняв, проникшись обликом, мы становимся тем, чем мы являлись на Самом Деле, навсегда. Когда нами завладевает божество, мы превращаемся в это божество. Дух, нисходящий, завладевает Святым Сподвижником и в тот же миг Святой превращается в этот Дух! Таков механизм, главное правило Действия в Загробном мире: отдавшись - преображаешься; кого распознал, кого принял в Себя, в того превращаешься. Бардо - это состояние нашего сознания, лучше сказать, нас самих, когда мы видим, слышим, испытываем и помним, в одиночку, вдали от коллективной правды обыкновенной жизни. Бардо - это ни реальность, ни нереальность, однако как сон с сознанием - истинно, потому что есть в нашем переживании! Всего существует шесть таких состояний, шесть Бардо. Три при жизни, или три Бардо жизни. Это Бардо Утробы, когда мы в утробе ожидаем рождение. Бардо Сна, когда во сне мы вспоминаем Себя. Бардо Мистического Озарения, когда наяву мы Себя забываем, но не утрачиваем сознания. Три после смерти, или три Бардо Смерти. Чикаи Бардо, или Бардо Смертного Часа; Хониид Бардо, или Бардо Кармических Наваждений; Сидпа Бардо, или Бардо Воплощения (очередного рождения). Все эти состояния - суть Личные испытания. Один на Один с Собой и Неведомым, Небытием, Коллективная Явь с правдой произвольного свидетельства и общедоступностью доказательств, как мы видим, в число Бардо не попадает. Поскольку Бардо Тодол это Тибетская Книга Мертвых, она насыщена живыми Знаками, Иероглифами и Картинами Буддийского и Ламаистского Пантеона Божеств. Для современного читателя, далекого от буддизма, многие картины и видения Бардо Тодола окажутся необъяснимыми и нелепыми, если не задаться с самого начала некоторой общей объясняющей мыслью, которая бы эти образы книги осовременила. В наш вычислительный век модны сравнения человека и электронной машины, робота. Однако сравнения эти в основе своей - ложные. Ибо мы - не роботы, не Машины! Мы очень сложные, многослойные, многоступенчатые и многоэтапные программы, вложенные в Машину Жизни. Начиная с оплодотворения, мы программа, точно и настойчиво исполняющая биохимический, генетический замысел. После рождения мы - суть психофизиологическая программа, которая осуществляет точную постепенность моторики ручек, ножек, головки, ходьбы и, наконец, речи... И так до того, пока не заканчивается наше телесное и нервное развитие. Далее, на высотных этажах Нас, как Программы в Компьютере Жизни, этими Замыслами становятся вечные, классические сюжеты Бытия. Неважно, что качество исполнения невысокое. Тут сам древний вечный сюжет выручает. Превратившись в пепел, прах, мы из него Новым Фениксом вскоре вспархиваем, до очередного раза. Потому и существуют эти вечные сюжеты, потому они классические, что Цель нашей жизни не научиться, а исполнить! Потому никто на ошибках не учится, повторяя снова и снова то же самое в тщетном усилии исполнить наконец-то, высоким качеством, все тот же замысел и всякий раз спотыкаясь на том же месте. Наша жизнь как исполнительство - вот причина того, почему захватывает жизненное лицедейство человека, почему, войдя в роль (или в раж), мы часто не можем из нее выбраться. Вот почему вечные Замыслы и Личины так понятны нам всем. Без этого и Книги Святые немыслимы, если бы Суть дела была в том, чтобы научиться. Суть жизненного дела, верней, нас (без нас нет дела) как программы, вложенной в Машину Жизни, - не научиться, а исполнить. Мы в Яви, программа исполнительская. Бес - это не микроб внутри сознания, не бактерия. Внутри ничего и никого нет. Бес - это Роль Беса. Мы - в своем жизненном судьбинском звучании - исполняем под давлением невидимых пальцев чертову пляску иль ангельскую песнь, становясь тем, кого Исполняем. Не Личина, но Лицедейство - основа жизни. Ибо Личина неподвижна и мертва. Только развернутый в замысле образ составляет мелодию жизни. Мы мелодии, поющие Себя лично, снова и снова на тот же мотив, которые не слышат, как они звучат. Ибо Певец и Песня, Роль и Актер - неотрывны в жизни, тем отличаясь от Театрального Представленья. Лицедейство и Лицедей в жизненном соединенье - суть Одно. Скажи мне, какому ты следуешь Замыслу, какому Сюжету, и я скажу, кто ты! Только тогда, когдая, ведать Сейчас в Сейчас - Лицедей отслаивается от Лицедейства и снимает Личину. Замысел теряет над Исполнителем власть, и тот, кто раньше был лишь ролью, мелодией беспамятного хора жизни, - становится Человеком Отдельным и Присутствующим. Тех, кто Есть, Присутствуют в жизни, отслоенные от привычного лицедейства среднего человека, - таких людей немного. Для них жизненное исполнение Средней Судьбы эпохи превращается в Личную Судьбу, в отдельный Судьбинский Замысел. Судьба в тот миг и начинается, когда отслаивается от роли и спохватывается Сознание. Воистину, широки врата, ведущие к погибели, и многие идут в них; и лишь узкие тропы обещают спасение. В случае шести Бардо мы всегда Есть, Присутствуем, потому что становимся из Исполнительской Программы - Программой, Распознающей Себя! Звено за звеном ми в разных Бардо Смерти распознаем окоем своего истинного Устройства и Смысла. Как всякая распознающая себя Программа в Компьютере, мы обязаны сравнивать Себя с Распознаваемым Знаком, чтобы по условию совпадения выскочить из Режима Распознания на то или иное действие. Так по условию распознания программа в машине, компьютере дает Сигнал и открываются двери, летят ракеты, начинает работать передатчик или фигура меняет свое положение (в случае Шахматной программы). Кто или Что испытывает нашу Способность Самоузнавания - не знаю! Тут великая тайна. Почему машина Жизни откликается, если верно пропето Заклинание, и распахиваются Врата, закрытые для Невежд, творя волю узнанной и произнесенной нами команды - знака, - сие нам неведомо и книга говорит про то очень туманно. Став из исполнителъской Программой, Распознающей Себя, мы оказываемся в одиночестве. Во взаимоотношениях с Самим Собой, Свидетелей, как правило, не бывает, во всяком случае, одного с Нами Замысла и развития их точно нет. Вот отчего никто нам не может помочь (подчеркивается в книге), кроме нас самих и неведомых Вышних Сил, переключающих нас в Распознающий режим, которым и остается молиться и просить смиренно. Эти зрители, коли они есть, не свидетельствуют и молчаливы, Звездное Око - оно невидимо, хотя пристально за нами призирает. Тем Сон с Полным Дневным Сознанием и отличается от Яви, что в нем нет произвольных свидетелей, Нет их и в остальных Пяти Бардо. Хотя, конечно, из дальнейшего станет ясно, что Книга Мертвых - это лишь малая толика, вершина айсберга тайны, плавающего в неведомом*. | * | Те, кто исчерпал свою исполнительскую Программу Жизни |(судьбы), однако еще не помер, из исполнительского режима |переключаются в управляющий иль надзирающий. Эти человеки - |программы Управления и Надзора. Похоже, за нами смотрят |лучше, чем мы думаем. | Спрашивается, в чем суть испытания Распознаньем Себя? После смерти? По моей мысли, это последовательное распознание нами своего истинного Устройства, пока мы находимся в Бардо Смерти, является проверкой верности приобретенного нами при жизни Самосознания. Самосознания, степень которого в сущности есть единственное мерило нашего духовного развития. Вот и обозначается цель духовного развития при Жизни! Какое новое качество приобретает Программа, которая сама себя узнала, что происходит с нами, когда мы становимся тем, что мы есть На Самом Деле, - на этот вопрос ответа нет. Это все равно, что спросить, чем становится шахматная программа в компьютере, которая распознает себя и свое предназначение играть в шахматы? Иль что случится с отражением в Зеркале, которое само себя успевает разглядеть, стремительно поворотившись в стекле? Чем станет телепередача, сама себя разглядевшая и узнавшая? Это невероятное качество Самосознания, которое мы способны родить во взаимных исполнениях Яви, есть чудо, словами не обьяснимое, пропасть небытия, если за бытие считать телесное. Очень похожее на то, что суть и цель Яви именно родить Самосознание, которое в загробном мире будет проходить строгий экзамен*. | * | Если телесное есть часть Души, различаемое пятью |чувствами, главными приборами Души в этом существовании |(Уильям Блейк: Союз Ада и Неба), то у многих привычный их |вид сильно может измениться, когда Существование станет |Иным, а пять чувств воспринимать будут Другую Часть Души, |бестелесную. Как далек может оказаться привычный мотивчик |жизни от истинного нашего звучания. | Кто эти экзаменаторы?! Этого нам не узнать, не став Ими! Что до награды Бардо Тодол, Книга Мертвых ограничивается всякий раз одной и той же краткостью на этот счет: освобождение, бессмертие, спасение от колеса новых беспамятных рождений и сопутствующего жизненного страдания. Смысл Испытания - Распознания заключается в том, что нам предъявляется некий трудный живой знак, в котором мы должны узнать себя, допустить и проникнуться. В сущности, механизм здесь тот же, как в случае Одержания, скажем, в культах Макумба (смесь Христианства с Западно-Африканскими культами). Танцующие верующие в церкви дотанцовываются до состояния транса, когда в них вселяется то или иное Божество. В это время, когда человеком завладевает божество, человек становится этим божеством. Я - это Ты. Вот формула распознавания. Что случится, если мы распознаем себя в трехглавом, шестируком и четырехногом Будде, у которого в каждой голове три жутких, вперенных глаза, - трудно сказать?! Над этим пусть читатель поразмыслит сам, после прочтения книги. Другое дело, что воспринимать эти Знаки и миражи, причудливые фигуры станет намного легче, если рассматривать их как тайнопись, которая заключает в себе наше истинное Устройство. Однако в мире Бардо, как во сне, иные законы, нежели наяву. Слово или Знак, названный, произнесенный, имеет такую же силу, такую же плотность, как и мы сами или другие фигуры. Знак и плоть во Сне и Бардо - соизмеримы и взаимозаменяемы. Ибо в Бардо, как и во сне, нет вещественной реальности Яви, где несущий Сигнал и Смысл Сообщения отнюдь не одно и то же.* | * | Так Господь, по мнению древнего знанья, творил Мир |Буквально Знаками египетского или еврейского алфавита |(Каббала). Во всех шести Бардо мы, сотворенные по Образу и |Подобию Господа, уподобляемся Ему в действии. Это проверка |Божественного в нас начала, установление, быть может, |сходства меж нами и Творцом. | В Бардо сигнал и смысл сообщения не различимы, знак и его живая плоть - одно и едино! Вот почему Заклинание в Магии рождает Образы, а злые духи запечатываются Знаком!* | * | На равенстве Знака и Явления, Приказа и Действия |основана вся магия мира. Радиокоманда сдвигает сотни тонн - |это объяснимая магия, раз имеется формула устройства. Если |бы мы познали Себя, формулу устройства Сознания, мы поняли |бы, что такое Духи и почему заклинание, порой, перемещает |жизнь. | Иное дело, что мы не буддисты и Знаки - Образы Книги нам о многом не расскажут. Сами мы, когда встретимся с собой, увидим, небось, очень даже отличное от трехглавых, шестируких и девятиглазых Будд. Может, увидим трех Богоматерей - троеручиц, со звездой во лбу вместо третьего глаза И на четырехгранном топазе - вместо четырех ног. А, может, Пришелец нам явится в геометрическом, светящемся формами сложном Образе. Кто его знает, поживем, как говорится, увидим! Тут важно другое: фигуры в Книге Мертвых - это Архетипические фигуры Буддийского Пантеона, Архетипы, если пользоваться обозначениями Юнга, сиречь фигуры национального и культурного сознания народа, к которому мы принадлежим. Это главные сюжеты человеческого бессознательного существования, которые наполняются культурным национальным содержанием за время жизни. Атеист, к примеру, вообще может ничего не увидеть, кроме круга пустыни с четырьмя сторонами. В сущности это будет он сам, человек, который при жизни считал, что жизнь начинается с рождения и заканчивается со смертью, и вечные Замыслы Души ничем не заполнил, кроме человечьего бытового смысла, уходящего со смертью. Что гадать, когда эти видения нас обязательно посетят. Важно, пока еще мы живы, поразмышлять над будущей задачей и ее возможностями. Безусловно, должна быть общность устройства, в той же мере, в какой мы все - люди. И наше четырехстороннее внутреннее устройство круга (мандалы) с отмеченными четырьмя сторонами внутреннего окоема того света, по-видимому, является общим для всех. Размеры фигур-знаков тоже должны быть приблизительно схожими. Появляющиеся фигуры-образы в размере меняются от 15-18 наших ростов до высоты горы. Много общего должно быть и в ощущениях, а в особенности, в рекомендациях, как вести себя. Тут есть о чем поразмыслить. Если искать подмогу и в поиске, и в разгадывании знаков, то прежде всего пусть читатель обратится к Платону, который в "Республике" описывает возвращение Эра с Того Света. Возвратившись к жизни, Эр подробно описывает устройство Загробного Мира, которое удивительно напоминает некоторые картины из Бардо Тодол. Много сходств с Бардо Тодол, но с совсем другими знаками, обнаружит читатель в средневековом наставлении для помирающих (если разыщет таковое у нас в библиотеке) (См. примечание). Главный принцип - условие Распознания - совершенно одинаков в Бардо Тодол и в Египетской Книге Мертвых. И там и там ты должен проникнуться и стать тем, что видишь. Разница в том, что в Бардо Тодол вначале является Знак - Божество, которое надо узнать, чтобы им стать; а в Египетской Книге Мертвых ты должен стать с самого начала Известным Божеством - Знаком, чтобы пройти, войти, не быть уничтоженным. В этом смысле Тибетская Книга Мертвых дозволяет гораздо большую свободу, в смысле ее наполнения Образами - Знаками других народов. Как проникнуться и превратиться в то, что видишь? В мире, где Знак и Плоть сравнимы, достаточно объявить: ты - это я! Хотя может быть, надо наоборот заклясть: я - это ты. Одной девочке пяти лет приснился сон: играет она на розовом рояле яблочную песню. Когда она ее доиграла, по дорожке из леса вышел ежик, а ему навстречу второй. "Я - это ты?" - спрашивает второй. "Нет, ты - это я!" - ответил первый. Кто из них в кого превратился? Об этом мы узнаем со временем, очнувшись в Бардо. Что случится, если Распознающая Программа не узнала Себя, не стала тем, чем она является на Самом Деле? Она вновь переключается в режим Исполнения, мы вываливаемся в коллективную Явь, в очередной раз рождаясь для беспамятного Существования. Беспамятного в отношении того, что было до рождения, что будет после; беспамятного в отношении Себя. Только тогда, когда мы начинаем просыпаться от дремоты привычного коллективного морока, когда в нас начинает брезжить Самосознание и в его просветах чуть проступают тайные знаки настоящей истинной нашей сути - только тогда начинается Жизнь, не выживание, не существование, а Жизнь, которая не начинается с рождения и не заканчивается смертью.Так учит древнее Знанье.

Увидеть?..... скорее почувствовать прикосновение, такое родное и теплое, в которое хочется окунуться с головой и никогда не выходить наружу. И взгляд - выражающий пустоту и всю тяжесть этого мира.

Я начинаю роман с городом. Роман с незнакомым мне городом. Я начинаю ухаживать за незнакомым городом, как некоторые асы ухаживают за женщинами - я стараюсь нежно прикасаться сапогами к потертым булыжникам мостовой. И уже не важно, что на этих сапогах осела пыль других таких же неизведанных и чужих городов. Я даже начинаю осторожно дышать, принимая каждый глоток воздуха как поцелуй. Я говорю - "ты самое прекрасное место из всех, куда меня заносило". Я стараюсь говорить это искренее, я верю себе в этот момент, поэтому город начинает верить мне и через какое-то время робко осведомляется, что он может сделать для меня, хотя бы самую малость. Может быть поэтому именно мне так хорошо, как птице, которая нигде не может быть чужой и находится равно столько, пока не подует северный ветер. Я возвращаюсь. Я возвращаюсь под утро, счастливой и опустошенной. Словно меня носило на свидание. Легкое и удивительно прекрасное, которое больше не повторится. Днем город станет одним из немногих пунктов на карте, но ночью он случайно, чуть-чуть приоткроет завесу тайн, которые он старательно прячет от посторонних глаз...

В продолжение начатой фотосессии

Он спал и видел сны. Яркие, цветные и удивительно прекрасные. В этих снах он был их Другом, Защитником и Помощником. Он заботился о них. Но теперь они ушли. Забыли о нем. Бросили большого и сильного. Перестало биться большое сердце. Где-то еще теплилась жизнь, но с каждым днем ее становилось все меньше. Тяжелый вздох эхом отдавался по темному и пустому телу. Одиночество. Он почти физически ощущал его. Тоска и пустота. Внезапно он ощутил какое-то движение. "Это они! Они вернулись!" - промелькнула в сознании мысль. Он снова стал нужным. Он снова станет защищать и заботиться. - Здание заводоуправления оставляем, остальное под снос. - Комиссия пришла к выводу, что сталелитейный завод портит облик города.