Лидеры

Много времени прошло с тех пор, как я почти ослеп. Искренне благодаря современные технологии за контактные линзы и "искусственные слёзы", я понимаю, насколько это большое чудо - видеть мир в красках. Чистых, искренних ярких красках, которые не только за собой несут набор рефлексов палочек и колбочек, но даже какие-то запахи, эмоции, воспоминания, возможность любоваться закатами, красться за неосторожной добычей в почти полной темноте, смотреть в полные ужаса банки зажатого игрока глаза засыпающей супруги. Нет, я не вуайреист, ты не подумай. Но просто однажды меня наверное сгубит любопытство. Простое такое человеческое любопытство. Самое время выдохнуть облако дыма, закрыть глаза, и прислушаться. За окном падает снег, и я слышу, как он ложится с едва слышным звоном на землю. Наверное, это то, чему я никогда не перестану этому удивляться. Да, я не хочу, чтоб мои слова звучали дико пафосно, но разве это не само по себе чудо - видеть мир, пусть и не полностью, и придавать ему какой-то смысл?...кто-то сказал однажды: "Вселенная, созерцающая саму себя". Соединяя все звуки, вкусы, цвета, запахи и прикосновения в одно - получается смысл. Но красота его пока непостижима. Подходя к проживанию каждого оборота планеты с такой позиции как-то приходит понимание, что большинство проблем не сильно существенны, потому что у всего будет один и закономерный итог. И мне пожалуй только выбирать, что я унесу с собой на ту сторону в душе. Даже если с той стороны будет только один мрак и темнота - я просто глупо хихикну, и погружусь в собственные воспоминания. О солнце, о тех, с кем плечом к плечу ходил громить на играх базы, о супруге, детях...но чаще всего я буду вспоминать тепло солнечных лучей, запах реки, и вкус доширака, который чёрт знает как постоянно возникает в кармане походного рюкзака. Я думаю, что этих воспоминаний мне более чем хватит, чтобы внутри собственного сознания построить ещё одну маленькую вселенную. Но искренне хочется верить, что это всё просто процесс формирования эмбриона. К чему-то более прекрасному. Чтобы не сойти с ума от открывшихся видов. Но мне торопиться некуда. Я открываю глаза, и вижу звёзды. Много....неисчислимо много.. Но ещё больше вещей потеряло вес и смысл) Колесо Жизни опять совершило оборот.

Мне уже задавали этот вопрос, то в вк, то здесь, один раз через ЛС на портале, что ж думаю можно ответить так: Я решился на это потому что считаю, что прошло уже достаточно времени, и можно оставить кое-что с классического анклава, но и при этом можно привнести что-то новое, не удаляя при этом предыдущие наработки

"Дайте мне шесть строк, написанных рукой самого честного человека, и я отыщу в них повод отправить автора на виселицу." (с) Арман Жан дю Плесси, герцог де Ришелье. Я хорошо понимаю, что попытка восстановить все, что было написано мной за последнее десятилетие, обречена на провал, но не могу отказаться от усилий, как не могу перестать дышать. Обречена она не потому, что написанного было так уж много - все-таки последнее десятилетие не особо располагало к такому творчеству... а потому, что я ленивая задница. Именно по-этой причине у меня нет никаких оснований предполагать, что это дело будет доведено до конца, а не похерено на полдороге, как и чертова уйма других полезных начинаний. Хотя меня это, конечно же, не остановит. Пренебрежительное отношение к прошлым Ошибкам влечет их повторение в Будущем... Пожалуй, звучит избито. Впрочем, как и любой трюизм. Так почему бы, собственно, и не продолжить записи? Что с того, что предыдущие утрачены? Это что, аргумент? Если они заронят Сомнение в души тех, кто прочтет их, хоть они им и не предназначались, не будет ли их описание оправдано? Да и нужно ли мне - оправдание? В конце концов, мои заметки изначально никому и не предназначались - кроме меня. В этот дневник я помещу и то, что осталось от предыдущих. Сколько раз уже собирался... Теперь самое время. На пенсии удивительно много свободного времени, особенно если тебе нет еще и 40ка, и не надо слишком тщательно отмывать совесть. Потом будет занятно перечитывать... А может опять читать будет кто-то другой. Ну хоть на этот раз это будет запланировано) Кстати, вот почему я так долго это откладывал - все время ощущение, что твою писанину уже из-за плеча кто-то читает.) Начинаешь следить за стилем и все такое... Ничего не поделаешь, дневники я любил писать с детства и они все время попадали не в те руки) Теперь это ощущение сгладилось и практически ушло. Наверно потому, что как-то наплевать стало... Да и не по-чину уже - таиться, когда свои дети от тебя дневники прячут))

Не секрет, что всех Темных, как правило без различия направлений, субкультур и вообще каких-либо градаций, скопом, огульно относят к представителям каких-либо сект, что называется, "по-умолчанию". Для преодоления этого прискорбного обстоятельства нам просто необходимо разбираться в этом вопросе, если не для развеивания мифов о себе, то хотя бы для того, чтоб уметь отличать тех, кто это самое имя порочит. Под словом секта принято понимать религиозную группу, отделившуюся от основного направления и противостоящую ему. Не смотря на то, что в некоторых источниках понятие «секта» трактуется шире, например как любая группа (религиозная или не религиозная, отделившаяся или новая), имеющая своё учение и свою практику, отличные от господствующей церкви или идеологии, этот термин представляется нам не самым удачным и достаточно скомпрометированным. С нашей точки зрения, на современном этапе развития социологии имеет смысл говорить о деструктивных культах - и именно материалы о них собраны в данной теме. Деструктивный культ, или, если угодно, деструктивная секта — термин, используемый социологами, психологами, криминалистами, публицистами, богословами по отношению к религиозным, неорелигиозным и другим группам и организациям, причинившим (причиняющим) вред обществу или своим членам (материальный, психологический или физический), а также подозреваемым в потенциальной опасности причинения такого вреда. Грубо говоря это крайняя форма тоталитарной секты, когда подобные секты обвиняются в доведении до самоубийства и убийствах людей. Признаки деструктивного культа: С П И С О К П Р Е Д С Т А В Л Е Н Н Ы Х М А Т Е Р И А Л О В: Начнем знакомство с предметом с записи краткой беседы о современных сектах с Михаилом Валерьевичем Вершининым, социальным психологом, публицистом, специалистом по религиозным культам, консультантом по работе с жертвами нетрадиционных деструктивных движений.

Наверняка можно утверждать одно: у всех это происходит по-разному. Могут отличаться внешние обстоятельства, длительность и интенсивность переживаний, возраст тела во время осознания. Самих моментов может быть несколько, а идентичность может включать себя много составляющих. Индивидуальность осознания нечеловеческой идентичности подталкивает к написанию личных историй и ассоциаций. Зов Внезапное осознание, случившееся по вдохновению от прочитанной истории, музыки, изображения или другого образа, сопровождаемое сильными желаниями и/или яркими фантазиями -- я называю именно так. Он не обязательно должен исходить от какой-то персоны или быть подстроенным специально для индивида. Скорее, так можно назвать событие, набор обстоятельств и сопровождающее его состояние сознания. Ближайшая художественная аналогия встречается в рассказе Виктора Пелевина "Проблема верволка в средней полосе". Вот как это описывают персонажи рассказа: "– А как ты здесь оказался? – Заблудился в лесу. – Я не про это. Вспомни, почему ты приехал в Коньково. – Просто так. Я люблю за город ездить. – Но почему именно сюда? – Почему? Сейчас… А, я увидел одну фотографию, которая мне понравилась, – вид был очень красивый. А в подписи было сказано, что это подмосковная деревня Коньково. Только здесь все оказалось по-другому… – А где ты увидел эту фотографию? – В детской энциклопедии. На этот раз все смеялись очень долго. – Ну, – спросил вожак, – а зачем ты туда полез? – Я… – Саша вспомнил, и это было как вспышка света в черепе, – я искал фотографию волка! Ну да, я проснулся, и мне почему-то захотелось увидеть фотографию волка! Я искал ее по всем книгам. Что-то я хотел проверить… А потом забыл… Так это и был зов? – Именно, – ответил вожак." В такой форме это случилось однажды, в конце 90х. Внезапный порыв фантазии был вызван композицией Falco "Jeanny", под которую я увидел себя ночным гулякой-вампиром, выслеживающим жертв в клубе с синим светом. Надо сказать, тематика этой фантазии витала в то время в воздухе. Точно так же, вкус крови, мягко говоря, не отталкивал и раньше. Однако, в тот момент всё сошлось вместе. Я долгое время не знал название этой музыки и храню её до сих пор записанной с радио на кассете. Эту кассетную запись я перематывал и включал заново в тот вечер не меньше десятка раз. Много лет спустя, когда я нашёл название и исполнителя -- удивлялся таким ярким переживаниям от первого прослушивания. Обстоятельства другого подобного случая не ясны мне до конца и связаны с эзотерическими увлечениями моей семьи, в связи с которыми я впервые увидел колоду таро ещё до того, как молодёжные сериалы эзотерической тематики стали транслировать на русском языке. Я не трогал те карты руками, поскольку сразу усвоил, что чужую колоду трогать было нельзя. Их показывали мне одну за другой. Не знаю, как это иначе объяснить кроме того, что я скорее всего впал в изменённое состояние сознания, но для меня вся колода выглядела совершенно не так, как Таро Кроули, которыми эти карты, конечно же, и являлись. Абсолютно вся колода запомнилась мне состоящей из дивной красоты рогатых антропоморфных существ на фоне разнообразных пейзажей и с различными символическими предметами. Рубашку колоды я не запомнил, но примечательно ещё и то, что в качестве разделителя между арканами появилась карта, изображающая не то модель атома, не то звёздной системы с вытянутыми орбитами, на чёрном фоне. Не помню всего, что мне рассказывали тогда, но главное, что отпечаталось -- про относительность добра и зла и то, что рога раньше считались хорошим символом. Я не помню, как уснул. Кажется, после увиденного я совершенно обессилел. После этого случая я стал иначе смотреть на мифологию, мировоззрения и человеческие отношения. Появилось критическое отношение, захотелось объяснений. В то же время всё больше увлекала демоническая эстетика, которую я примерял на себя. На этот раз "зов" перешёл в плавное осознание, растянувшееся на длительное время. Открыто говорить о таких переживаниях позволило только недавно усвоенное понятие идентичности. Кроме того, откровенности не способствовала характерная токсичная атмосфера, которую я, надо признаться, какое-то время поддерживал. Тема создана для обсуждения таких личных историй.

Вот уже в который раз на самых разных ресурсах сталкиваюсь с этой темой... А ведь, рискну предположить, практически все уже есть для того, чтобы считать ее закрытой. Лавеизм, традиционализм, дьяволопоклонничество, варраксизм-олегернизм, etc. Вот все и сформировано. Теперь остается только поступить аналогично другим мировоззренческим концепциям: 1) признать наличие течений внутри основной парадигмы; 2) расширить название до двух слов. Поясню свое предложение на примере наших идейных противников - христиан. В свое время они грамотно решили этот же вопрос, и теперь есть христиане-католики, христиане-православные, христиане-протестанты (это уже внутри католиков пошло расслоение) и т.д. Нет спора о том, кто имеет право называться христианином, просто за этим наименованием следует уточнение - какой именно христианин. Почему бы не поступить также? Сатанист-Лавеец, Сатанист-традиционалист, Сатанист-Эзодерец и пр. И все, всем все ясно. Встретились, представились - и нет повода махать харизмами или меряться начитанностью. Глупые, позерские и просто случайные течения, конечно, будут появляться. Но также будут и исчезать. Или будут иметь свою ограниченную ( во всех смыслах) аудиторию, которая "погоды не сделает". Так что разделение сатанизма на течения - это не раскол и погибель, а просто рассаживание всех участвующих по своим стульям (вместо того, чтобы толпой собраться у одного стула и устроить _вечный спор_ : кто же на него сядет).

Оч. трогательный рассказ. Обожаю. — Mein Angst… Angst… Angst… — Здравствуй, девочка. Дитя очаровательно хлопнуло ресницами и обернулось. Над ней возвышалось нечто высокое, чёрное, страшное. Оно противно пахло тухлой рыбой, и было очень дружелюбно настроено. — Здравствуйте, — девочка сделала изящный книксен и улыбнулась. — Что ты делаешь в этом страшном месте в столь поздний час? — поинтересовалось существо. — Эмм… Я? Цветочки собираю. Для убедительности девочка помахала пучком облезлых пластмассовых розочек. Существо окосело. — Девочка… тебе сколько лет?! — Десять в мае исполнилось. — Ты собираешь цветочки на кладбище в три часа ночи?! — А что? Это плохо, или, может быть, нельзя? Существо закашлялось, запах протухшей рыбы усилился. —А вы, дяденька, кто? Рыбак, что ли? —Да нет… я того… сапожник. — Из рыбы, что ли, обувь шили? — Да нет… я это… после работы ещё не умылся. — Дяденька, а вам не кажется, что вам уже поздно мыться? Дяденька закашлялся снова. Над девочкой что-то просвистело, и со шлепком вмазалось в надгробие. —А это что такое было? — ехидно осведомилась девочка. — Стельку случайно проглотили? — Да нет… — Правильно, это было ваше лёгкое. Правое, если не ошибаюсь. Если бы мертвецы могли умереть от шока, дяденька уже как минимум пять раз скончался бы. Но он взял себя в руки и попытался вернуть управление ситуацией в свои руки. — А что ты за песенку такую пела по дороге? — Вы про это? Девочка забралась на могильный холмик, трогательно прижала к груди букетик и пропела: « Mich rufen Agnesse, mich rufen Agnesse, Meinen zweiten Namen - die Angst, die Angst, die Angst, Meine Angst, Meine Angst, Meine Angst — Dein Tod, dein Tod, dein Tod. » — Милая песенка, правда? — Агнесса спрыгнула с холмика, и обаятельно улыбнулась. Дяденька почесал в затылке — со скрежетом потёр костяшками череп. Икнул, снова завоняло тухлой рыбой. — Милая… —А вообще-то ты здесь за тем, чтобы изнасиловать и убить девушку, которой уже месяц, как писал любовные письма? — Нет, ты что?! — взвизгнул мертвец. — Ну, я могу ошибаться. Допустим, не изнасиловать и убить, а убить и изнасиловать. Или изнасиловать, убить и снова изнасиловать. Кто же нас, мертвецов, знает. — Слушай… слушай, — мертвец чуть не плакал, — отстань от меня, а? Меня всё-таки девушка ждёт. — Не-а. Уже не ждёт, — противным голоском сказала Агнесса. Из мертвеца не вырвалось ничего умнее, чем «Что ты с ней сделала?!!» — Изнасиловала, убила и снова изнасиловала, — и девочка разразилась адским «Буго-га-га-га-га!!!». Потом взвизгнула «Хи-и-йа-ах!!!», и снесла мертвецу голову с плеч. Затем вынула из-за пояса шестнадцатикилограммовый пистолет, и прострелила ему сердце, вернее, то место, где оно должно было находиться. — Requiesсat in pace, вонючка, — хмыкнула она, и ушла, бормоча «Impure the souls of living dead shall be banished into eternal damnation». Рядом с кладбищенскими воротами она ухмыльнулась девушке, нервно взвизгнувшей при её приближении. — Там никого не было. Где мои конфеты? Девушка послушно вытащила из кармана горсть липких сахарных комочков. Спросила: — Разве тебе не страшно было на кладбище? Агнесса замерла на секундочку. Поднесла ко рту пальчик. — Эмм… наверное, да. Дитя обернулаось к девушке, изобразив во всей красе чёрные провалы глаз, носа и рта, и пронзительно завизжала: — КАРРРРРРРРАМБА!!! Девушка с тихим вздохом обмякла и сползла на землю. Агнесса хмыкнула: — Вообще, за экслутацию детей дают больше. Почесала кудрявый затылок: — Хотя… не так уж и страшно. Рыбак рыбака… Ой! Рыбак! Агнесса по-лошадиному заржала, и, страшно довольная собой, удалилась. (с) Я

Долго размышляла, стоит ли выкладывать сюда эту историю. Во-первых, она сильно отличается от всего написанного про Агнессу. Во-вторых, ввиду некоторой тошнотворности, определённо имеет рейтинг NC-17. В-третьих, речь в ней идёт о персонажах, чьи линии я не развивала — в этом отношении повезло только Дэви и Агнессе. В-четвёртых, приквелы никогда не отличались излишним задором. А, впрочем, если история покажется вам скучной, её всегда можно не дочитывать.) Отдельное спасибо г-же Катарине, это её замечание сподвигло меня зайти на давно заброшенную литстраничку и обнаружить там этот раритет. ____________________________________ Карамельная фея. Рождение Агнессы. — Добрый вечер, чем могу быть полезен? Пожилой мужчина с седой «испанкой» едва заметно склонился перед юной гостьей. На вид ей было не больше четырнадцати, и она очаровательно улыбалась. Втянула носиком запах роскошной мебели, блеск полированного металла. Искривила губки цвета черешни, такие же свежие и прохладные, в гримаске. — Вы — дворецкий? — Да, душечка, — мужчина улыбнулся. — Ты, наверное, к мисс Ладелль? Она ждала свою новую няню. — Хм… я сразу поняла… — девочка опустила взгляд на хромированную решетку для вытирания ног. — Что же вы поняли? — Что ненавижу богачей, хотя домики они строят довольно милые. — Изящное лицо с угрожающе сломанными пополам бровями оказалось перед носом дворецкого. — И еще — что ты старый педик. В каком месте я душечка? Может быть, под ребрами? И она с остервенением ударила дворецкого в живот. Холодное лезвие поцеловало желудок, острым языком рассекло его надвое. Злые взмахи крест-накрест, и лицо мужчины облилось кровью. Гостья, сосредоточенно закусив губку, отделила его голову от тела и с волейбольным замахом швырнула тяжелый череп в огромную вазу. Свет, источаемый камином, жадно ласкал фигурку, утянутую в корсет, украшенную тремя килограммами кружев, сеток, бижутерии. Он стекал по белой, как молоко, коже, бликами ложась в декольте, обжигая радужки глаз, медовые, пивные, цвета жженого сахара, безусловно, сладкие. В дом богачей Ладеллей заглянула карамельная фея. — Игорь, кто там? — послышался низкий женский голос со второго этажа. Хозяйка дома шла к одной из огромных, безумно дорогих лестниц. — Миссис Ладелль? Неужели это вы? Я так рада, что, наконец, увижу вас! — сладко прокричала девочка, вытирая хищный узкий стилет о гобелен. — И мои друзья тоже будут рады видеть вас! Пожалуй, вместе нам будет еще более радостно! Это ведь здорово, так? Она обернулась к приоткрытой двери дома и театральным шепотом — тем самым, который должно быть слышно лучше крика — позвала: — Ну что же вы стоите? Я одна не справлюсь. Лиззи Ладелль уперлась взглядом в тело дворецкого, успевшее порядком испортить огромный ковер в прихожей. Опорой до середины лестницы ей служили перила и мужество. Затем последнее покинуло её, и хозяйка дома покатилась вниз, перебирая опухшими ногами, глупо открыв рот. Неприлично дорогой наряд её вид не спасал. От ужаса вообще мало что спасает. — Да идете вы или нет?! Если эта туша оживёт… Больше звать маленькой фее не пришлось. Первым в проёме появился двухметровый монстр, груда мышц и навязчиво проступающих сквозь снежно-белую кожу вен. Кусочки света очага выглядели зловеще, отплясывая на его лице, лице двухнедельного мертвого младенца. В холодных водянистых пузырях глаз ума было не больше, чем жизни в засохшем лягушонке. Он промычал что-то невнятное, проковылял через море разливанное цвета ржавчины, источником которого служило тело дворецкого. Затем миссис Ладелль сгребли в охапку и попытались затолкать в вазу. Фея с издевкой наблюдала за сим процессом. Затем уперла маленькие ладошки в жесткий корсет и под хруст костей прикрикнула: — Котик, тебе определенно пора взрослеть! Оставь леди в покое, видишь, она не опасна… — Е…о…а…а… — донеслось из-за сросшихся губ «котика». Он уставился на юную особу. — Можешь погулять немножко. Не шуми и не лезь в камин, один раз это уже плохо закончилось. — Если меня не обманывает интуиция, в день его рождения? — бархатно поинтересовались с улицы. — Ооох, Эндсом, не мучай малыша! Он милый. Проходи, нужно украсить эту чертову домину, если мы хотим отдохнуть, как следует. Крик с тобой? — Он не хочет вылезать из кареты. — Но людей скоро не будет! Вернее… — Вот и объясни ему это. И Красавчик вошел в дом. Темноволосый и ясноглазый, строгий, с мертвой улыбкой на губах. Неясно было, что он потерял в этой компании. Девочка немедленно подбежала к нему и сорвала поцелуй. Тот никак на это не отреагировал. Фея прищурилась: — Хорошо, отложим. Займись украшением. Там, — она махнула рукой — расходные материалы. Улыбку сменил оскал, носовой платок в руке – нож, пахнущий болью. Красавчик двинулся к вазе. Фея удовлетворённо кивнула, вновь изобразила букву «ф» и крикнула громче прежнего: — Роооооооооооооооооооооооджееееееееееееееееееееерррр!!! Новый обитатель гостиной оказался простым веснушчатым парнем в клетчатой рубашке и комбинезоне из джинса. Он потянул носом: — Что — снова кто-то порезался? — Вроде того. Расставь мебель и расположи девочек. — Как расставить? — Чтобы было где потанцевать и поесть. — Хорошо, Кит. — Я бы не сказала, что Клейтон кажется мне надежным партнером, — сказала Эмили Ладелль, затягиваясь сигариллой. — Он всего два года на рынке. — Ли, но мы не можем больше перебирать, — возмущенно проворчал Дерек Ладелль. — В конце концов, можно наладить кратковременные поставки, заключить недолгосрочный контракт. — В том-то и дело, Ди, что он требует договора не менее, чем на год. Года с неудачным партнером достаточно, чтобы потерять репутацию. — Вот ведь… — пробормотал Дерек. — Хорошо, я поговорю с Анри. Думаю, у него найдется еще пара вариантов. Стук в дверь прервал беседу глав «Коннотек Оптикс». Оба посмотрели на вход с возмущением. — Войдите! — низким голосом приказала Эмили. Тяжелая темная дверь открылась, бесшумно подвинув воздух. На пороге стояла обаятельная рыженькая бестия. — Добрый вечер, Эми, Дерек! Мы вас заждались! Почему вы не спускаетесь? «Это подруга Агнессы» — подумала Эмили. В свои тридцать два она совершенно не умела обращаться с детьми. Они казались ей чем-то вроде опасных электронных механизмов, которые взорвутся при неверном движении. Бизнес-леди не представляла, что делать с плачущим малышом (рефлексы предлагали выбросить его в бумажном пакете), и не понимала, почему драчуну нельзя дать сдачи. Наверное, поэтому детей у неё не было. Она изобразила мучительно сладкую улыбку и промямлила: — А у вас и Агнессы приём? И мы среди почётных гостей? — Вроде того, — фыркнула девочка. — Давайте же, мы ждём! — Выйди, пожалуйста, — попросил Дерек, морщась, как от вони. — Мы заняты важными взрослыми делами. Девочка улыбнулась. Обшитая деревом и кожей комната была наполовину освещена китайскими фонариками, висевшими по периметру. В ней расположился полумрак высшей пробы. Глаза гостьи почему-то показались злыми. «Видимо, игра света» — подумала Эмили. Вслух добавила: — Дерек прав, детка. Мы слишком заняты. — Вот в чем ваша ошибка, — прошептала девочка, — вы считаете свои взрослые дела важными. На самом деле это никому не нужные пустые разговоры, действия без цели, слова без чувства, только расчет, но рассчитывать могут и кассовые аппараты, не так ли? Чем же вы, в таком случае, лучше кассовых аппаратов? Она с потусторонней скоростью шмыгнула в комнату, маленькой рыжей молнией проскочила мимо почти настоящих греческих статуй, и оказалась рядом с Дереком. Когда галстук хозяина дома обвился вокруг сахарного запястья, его сестра попыталась встать, но ощутила, что с тела словно стекает расплавленный свинец, не дает ей подняться своей раскаленной тяжестью. Дерек побагровел, издал разъяренное шипение и, явно намереваясь причинить гостье некоторый физический ущерб, приподнялся с кожаного кресла. Фея качнула головой, капельки света в её глазах напоминали блики на боках петушка из жжёнки. — Нельзя так злиться, — заботливо сказала она. — Можешь лопнуть от злости. Дай-ка я тебе помогу. Взгляд Эмили впился в узкий нож в руке девочки. Она хотела крикнуть, но воздух обжег легкие. Она хотела отвернуться, но невидимый свинец, похоже, уже застыл. Девочка проделала дыру в черепе Дерека. Аккуратную маленькую дыру на затылке. Теперь в его глазах было не больше смысла, чем в витринном стекле. — Чем же вы лучше, чем кассовые аппараты? — напевала девочка, орудуя стилетом. — Видишь, крышка открывается так же… Место для рулончика бумаги есть… А где же щель? М-м, пошире немножко… да, вот так. Трещать будут зубы. А кнопочки… Каблучки воздушно прощёлкали по дорогому темному дереву. Лицо девочки просто светилось от удовольствия, руки она держала за спиной. — Эй! Друзья мои! Смотрите, какая прелесть! Красавчик, левитировавший, привязывая ни на что не похожую гирлянду к карнизу, обернулся, расцвел в улыбке. Роджер скрестил руки неподвижной девушки у нее на груди и, откинув её на диван, посмотрел в сторону девочки. Эффектным движением фокусника, та вынула из-за спины голову Дерека. В зубах он зажал белую ленточку бумаги для кассовых чеков, на лбу были вырезаны девять цифр, а из уха торчала трубка Эмили. Девочка прокрутила её несколько раз – раздалось щелканье, и изо рта Дерека показался заляпанный кровью чек. — Ты умница, — сказал Красавчик. — Я знаю, — девочка присела в реверансе. — Роджер, там наверху еще одна гостья. Крик не передумал? Набери его, Красавчик. Спустя пару минут они услышали дрожащий голос из микрофона: — Там ещё есть живые. — Где, Крик? — Наверху. Это ребенок. — Ты боишься детей? — Да. — Хорошо, котик, мы его уберем. Одевайся, я жду. В темной-темной комнате, на темном-темном этаже, в огромном доме, заполненном чужими людьми… да людьми ли? Под дверью что-то задрожало, и стало вливаться в помещение. Агнесса вздрогнула и прошептала: — Кровью пахнет… И свет мягко гладил лица гостей, картинно устроившихся на кожаных диванах. Он шаловливо щелкнул по носу рыжую Китти, скользнул по белым пальцам Красавчика, сжимавшим трубку Эмили, вежливо обогнул малыша-уродца — тот боялся света. А затем стал озорно носиться по окаменевшим лицам многочисленных красавиц, неподвижных на диванах. Их фигурки были выше всяких похвал, их наряды ослепляли, а черты лиц заставляли тихие вздохи восхищения рваться из любого. Не считая того, что красавицы были немного подпорчены плесенью, тлением, гнилью и обширными трупными пятнами. В остальном эти мотыльки, сжимавшие бокалы с мартини, коньяком, абсентом, медленно махавшие угольными ресницами, были безупречны. Китти обернулась на старчески шаркающие шаги. В гостиной появился, наконец, Крик. Из-под балахона, напоминавшего монашескую рясу, показались темные джинсы, из-под капюшона – очки и небритый подбородок. Он покосился на Эмили, выряженную в парадный средневековый туалет. Та ещё дышала. Крик качнул головой, наступил на обмякший огрызок шеи дворецкого, и добрался до дивана. — Привет, — сердито сказала Кит. — Ты меня раздражаешь. — Я знаю. — Зачем тогда глупишь? — Это моё дело. Рыжая девочка состроила недовольную гримаску. Спустя миг на её личике вновь расцвела маргаритка улыбки. Она бодро поднялась с диванчика, несильно паясничая прошествовала к камину и обернулась к публике. Раздались аплодисменты. Смолкли они нескоро из-за нерасторопности мертвых барышень. Китти кивнула и с чувством произнесла: — Meine netten Freunde! Ich bin so froh, Sie auf meinem kleinen Feiertag zu sehen! Я надеюсь, никто не будет против, если маленькая хозяйка этого дома почтит нас своим вниманием? Скрип. Скрип. Чья-то тень сочится в светлеющую под дверью щель. Бархатными крыльями бабочки стучатся в стекла окон. Агнесса забилась под кровать. Она не хочет открывать бабочкам. Она читала Энн Райс перед сном. А теперь этот запах крови. И тень под дверью. — Юная леди, вам надо выйти. — Я не хочу! — всхлипывает Агнесса, и комкает простыни. — Этого не избежать. Костлявые пальцы, обтянутые кожей, безжалостно впиваются в нежные тоненькие руки девочки. Человечек небольшой, невысокий, худой. От него тянет пылью, старостью, но Агнессе отчего-то известно, что он молод. Маленький, приятно пахнущий комочек страха в белой ночной рубашке с кружевом — облаком взбитых сливок. Совсем не дрожит, и дышит ровно. А потом спрашивает: — Как тебя зовут? Крик глотает слезу. Ему страшно до жгучей боли в груди. Но он несёт. Он несёт, как крест. У Китти были злые глаза, когда она отправила его за «главным блюдом вечера». — Ты не ответил. Как тебя зовут? Нет, нет, нет… У неё волосы цвета золотого медальона на теплой шее. У неё имя, похожее на слово «страх». И у неё сердце, горячее, влажное, полное чувств и любви. Ты боишься её, старая рухлядь, скелет с сознанием, обломок человека. От тебя отвалилось всё – чувства, мечты, цели, пристрастия, жизнь. Остался только страх. И мягкий, живой, белый шелковый крест на плече. Он спросит в третий раз: — Ты плохо слышишь? Но ты совсем не старый! Ответь… И ты уронишь его, закричишь, дико, как в тот раз, когда родная кровь бежала с чужих запястий по твоим. Как в тот раз, когда чужое, но такое близкое дыхание погладило тебя по щеке, сорвавшись с губ в последний раз. Как в тот раз, когда запах свободы, хлестнув тебя по лицу, умчался с той, другой, навсегда… Крик с грохотом прокатился по лестнице, стоившей сотни тысяч. На ней остались его зубы, слюна и кровь. Жизнь снова осталась с ним. — Какой же ты дурак! — разъяренно прошипела Китти. — Какой же ты невыносимый дурак! Мертвые барышни стали согласно кивать. Этот процесс обещал затянуться надолго. Красавчик сощурился, улыбнулся зло. — Ты заметила только сейчас? Мой маленький наблюдательный котенок. — Kurdama larte scogo torvossa!! — взвизгнула в ответ Кит и набросилась на него. Тот перехватил девочку на лету, обнял, и со страшной силой прижал к себе. В Китти что-то хрустнуло. Ещё миг — и она успокоилась. Губы-черешни немедленно нашли губы Красавчика. Онемевшая, сравнявшаяся цветом лица с ночной рубашкой, Агнесса смотрела сквозь колонны перил. Она молчала. Возможно, маленький мир ребёнка не был в состоянии вместить в себя смерть всех близких и кошмар, царивший в родном доме. И что-то трещало рядом, в голове, над ухом. Возможно, мир рвался на куски, пытаясь вместить это в себя. Только струйки-капельки стекали по похолодевшей коже. Теперь Китти нельзя было отличить от сытой кошки. Она зашнуровала корсет, и, оправляя наряд, спросила: — Роджер, тебя не затруднит организовать нам небольшую партию в боулинг? — Само собой, — Роджер опорожнил стакан с виски и поднялся с дивана. — Да, и не хватает музыки. Кто из дам умел играть, ты не помнишь? Роджер прищурил слепые голубые глаза, и направился к музыкальной установке, которую утащил со второго этажа. Вначале был Бах. Затем грянул гром. Глаза Китти засияли неподдельным счастьем. — Ой, какая прелесть! Это и в самом деле мой лучший день рождения! Я открою окна, дамы, вы не против? Дамы отрицательно замотали головками. — Китти, перестань, их неудобно держать! — взвыл Роджер, как раз в это время державший на руках мадемуазель с очень мудреной прической. Теперь эта причёска хлестала его по лицу. И этот процесс тоже обещал быть продолжительным. Китти схватила замысловатую статуэтку с постамента и принялась крошить огромные стекла окон. Тем временем напротив камина Роджер соорудил две колонны, по три дамы в каждой. На столике рядом с выпивкой лежали головы дворецкого, миссис Ладелль и несостоявшийся кассовый аппарат — он же голова Дерека Ладелля. — Дамы, вы приподнимаете юбки и пропускаете наши шары в огонь. Если кому-то это не удастся — их милые головки станут новыми шарами, — объявила Китти с приветливой улыбкой, — всё равно вы уже порядком испортились. Затем она затянулась коричневой сигариллой, которую прикурила от пальцев Красавчика, и цинично ухмыльнулась: — Теперь еще минут десять подождём, пока они поймут. Они, правда, очень милые девочки. Но не сообразительные. Некоторое время царило молчание. Наконец, девушки кивнули по нескольку раз и взялись за ткань юбок. Игра сопровождалась всепроникающим смехом Китти и сдавленным мычанием мертвых девиц. Малыш-уродец уснул в уголке, Красавчик изображал соперника, хотя очень было похоже на то, что он поддается. Три дамы лишились своих голов и лежали в сторонке — все три раза в подолах запуталась голова Дерека Ладелля. — Смотри-ка, — рассмеялась Китти, срезая белокурую позеленевшую головку с шеи, — он, кажется, женоненавистник! Красавчик ухмыльнулся, и запустил в очаг «шар», до этого принадлежавший дворецкому. Тот прокатился под двумя дамами, и застрял в пышных нижних юбках третьей. Она была немедленно обезглавлена. Роджер почесал в затылке: — Кит, они закончились. — Да неужели? — хихикнула Китти. — А мисс Эмили? — Да она совсем шевелиться не может. Будет стоять столбом до первого раза. Аккуратный ноготок коснулся острого подбородка. Кажется, в оригинальном сознании Китти зрели кардинальные перемены. Она щелкнула пальцами: — Хорошо! Тогда надевай её платье и становись третьим! — Кит… — Надевай, я сказала, — ласково попросила Китти. — Ты не только не умеешь обращаться с женским платьем, ты еще и слепой в придачу. Невелика потеря. Роджер стоял столбом. До первого раза. — Приятное разнообразие, — улыбнулась Китти, глядя на брызги крови на каминной решетке. Вскоре из дам осталось только две. Жребий указал на Китти. Та кокетливо прошла к колонне и стала у камина. Неожиданно помрачнела, посмотрела на разбитые окна, на дверь. — Кто-то чужой… надеюсь, мимо, — пробормотала она. Свершилось нечто совсем уж невообразимое. Красавчик странно посмотрел на Китти, не услышав стука черепа о каминную решетку. Девочка смотрела на голову Лиз Ладелль, оскалившуюся у нее на подоле. На лице в обрамлении рыжих локонов проступило непонимание. — Да быть такого не может, — сердито проворчала она. Ловкий пинок – и голова зашипела на огне, мерзко завоняло горящей синтетикой. — Так и знала, что у неё парик… Красавчик ухмылялся. — Неужели не может быть? Кажется, сейчас я буду играть твоей рыженькой головкой с удивительно сладкими губами, — он подошел к ней и негромко уточнил: — А можно я оставлю её себе на память? Ну, не совсем на память… Пощечина прозвучала чуть тише, чем прозвучал бы выстрел. Голова Красавчика обернулась вокруг своей оси полтора раза. Одно движение — она упала на пол под ноги Китти. — Это не считается, это не считается, — язвительно гримасничая, она присела, щелкнула его по носу, затем легонько толкнула тело на почти кладбищенские пики решётки. — Он же любил тебя… Детский голос вырвал неподвижную Китти из непонятного экстаза. Она так резко посмотрела наверх, что в шее у неё что-то хрустнуло. — Ох, Агнесса? Почему же ты не заступалась за головы мертвых девушек? — У игры были правила. — Хм… Углублениями для пальцев на «шаре» послужили глазницы. Китти призывно махнула свободной рукой: — Спускайся, сыграем! А Красавчик даже мужчиной-то не был, тебе надо было говорить «оно же любило тебя»… — Я не буду играть с тобой. Агнесса сильнее вцепилась в перила. Между коваными прутьями решётки, державшей их, высвечивалось её маленькое лицо с угольно-черными глазами. Рука Китти задрожала, напрягшись. Из глазниц Дерека вытекло что-то мутное, скользкое. Губы, холодные, как свежесорванная черешня обрисовывали каждый звук, словно Агнесса была глухой. — Тебе только кажется. Ты будешь играть. Если захочу – ты будешь играть со мной в боулинг черепом собственной матери – я достану его из огня. Агнессу рвала дрожь, но детские пальцы сжимали перила, как смерть – глотку утопленника. Малышка сдавленно спросила: — Почему? — Да потому что все всегда будет так, как я захочу. Это у меня от матушки, — Китти мечтательно прижмурилась, посмотрела на Агнессу с вызовом, — только она просто человек, а мой отец – рыжий демон, поэтому я куда сильнее, чем мамочка. Она поманила Агнессу пальцем: — Иди сюда… поиграем… Черты лица Агнессы исказились. Кожа натянулась, глаза стали щёлочками, рот – широко-лягушачьим. Девочка стала протискиваться сквозь прутья решетки. — Добрый вечер, котёнок, — негромко прозвучал женский голос. Китти обмякла. Голова-шар соскользнула с пальцев. Агнесса поспешно выдернула лицо из слишком узкой щели, прижала рукава рубашки к обескоженным скулам. — Как же ты невыносимо испортилась за это время, Китти, — сказала девушка, закрывая за собой дверь. В задавленную тошнотворно пахнущим воздухом гостиную пришел холодный запах ветра и ночи. Впрочем, вполне возможно, просто сквозняк, наконец, нашел вход в дом. — Дэви… — прошептала Китти очагу. — Ты только что назвала меня матушкой, — с ненавязчивой угрозой напомнила пришедшая. — Нет… — Китти обернулась к ней лицом, затем испуганно шмыгнула за спину мёртвой девицы — две всё ещё стояли колонной. — Ты же знаешь, что да, — ласково сказала девушка, — Иначе я бы не пришла. Теперь слова Китти пахли синильной кислотой, которой так много в вишнёвых косточках. — Я… делаю, что захочу! Tor krusad voseluma dima! — А я и не указываю твоей душе. Девушка протянула руки в стороны, параллельно полу. Словно в их продолжение, сгустилось нечто туманное, похожее на дымку и мед одновременно. Спустя миг свет огня отразился от ослепительных гладких клинков, возникших в тонких сильных руках. Странного цвета перчатки второй кожей облегали пальцы, сжимавшие рукоятки. — Нет, — Китти качнула головой. Словно отзываясь на это движение, стали подниматься мертвые девицы. Они двинулись на новоприбывшую. Девушка не сводила глаз с Китти. Ни на миг. Она разрезала девиц, словно те были вылеплены из масла. Она спрашивала: — Что же заставило вас вспомнить это слово, барышня? К чему оно особе, десятый раз празднующей четырнадцать лет? Как вы можете употреблять это слово в мой адрес? Вы же отняли у меня моего мужа, барышня. — Это слово было для меня, — пробормотала Агнесса. — Неужели? Вы решили похвастаться матерью перед той, у кого отняли её? Вам это не кажется глупым, досадно глупым? — иронично спросила девушка, отметая последний труп. Китти оглянулась на Агнессу, словно та хлестнула её плеткой: с испугом, ненавистью, некоторым наслаждением её догадливостью. Малышка стремительно поднялась в воздух. Её голова обязательно разбилась бы о потолок, но этого не произошло. — Нет!!! — взвизгнула Китти, швырнула на вооруженную клинками гостью нежно-голубую мертвую невесту (та разъехалась на куски, так и не став помехой на пути). — Я сильнее!! Сильнее!! — Ты должна помнить. Тебе дано право быть сильнейшей, пока ты свободна от прошлого. — Папа мёртв! Уговор не действует! Девушка грустно усмехнулась: — Девочка, это не уговор между ним и мною. Это закон мироздания. Клинки растаяли под кожей. Она поцеловала в лоб плачущую Китти. Ощутила, как та становится прахом под её губами и осыпается на пол. — Уничтожь её душу, Элоим, — прошептала она, и посмотрела наверх: — Агнесса? Ты ещё жива? — Почти… — прозвучал шёпот. — Спускайся. Я помогу. Ум в глазах малышки таял с каждой секундой. Девушка осмотрелась, пробормотала: — Как-то много баб в этом доме… А затем пронзила виски Агнессы тонкими спицами, возникшими, как и клинки – из неё самой. — Дэви… Девушка наслаждалась трубкой Эмили и собственным табаком. — Дэви, убей меня, — простонал Крик. — Катись ко всем святым, ничтожество. Крик уронил побитое лицо на ковёр, глухо попросил: — Объясни… — Кто-то же, черт возьми, должен страдать, чтобы бессмертные не чувствовали боли. — Это… неспра… — Умолкни. Молчание длилось минут десять. Затем Крик спросил: — Лезвие есть? — Держи. Вернешь. — Сама возьмешь. Смешок. Агнесса шевельнулась. Дэви посмотрела на неё с улыбкой: — Ну наконец… Я уж подумала, мое дыхание потеряло силу. — Что я… — Ты милая девочка. Только не совсем смертная теперь. И ты не почувствуешь боли из-за того, что убило бы тебя прежнюю. — Спа… сибо… Агнесса прошла через гостиную, наступила на порезанное запястье Крика (тот застонал), и покинула дом. Девушка вытащила Крика за шиворот на лужайку. Под её пристальным взглядом дом вспыхнул. — Тебе… не жаль меня? — Тот, кто пожалеет тебя, будет вместе с тобой страдать на пользу бессмертным. Вздох. От неё, как и прежде, пахло этой дикой свободой. — Зачем ты убила свою дочь? — Я повторю для убогих: тебе дано право быть сильнейшим, пока ты свободен от прошлого. — А я… — Умолкни, мразь… Ты ещё не сдох под грузом своего «было», только потому, что твои страдания, кажется, работают на самого Сатану. Девушка совершенно случайно споткнулась о Крика и ушла на восток.

Долгожданное (: *потупила взор* Тяжелая темная дверь приоткрылась. В проёме стояло милое дитя, лет восьми с виду. Стоматолог расплылся в улыбке: — Кто к нам пришёл! Проходи, милочка, проходи. — Меня зовут Агнесса, — сообщило дитя, и сделало маленький реверанс, — Я к вам по делу. — Конечно, милая! — стоматолог очень любил детей, вероятно потому, что был старым холостяком, и напрямую маленькие твари ему не угрожали. — А, позволь спросить, где твоя мама? Агнесса мрачно посмотрела на врача из-под чёлочки: — Мама умерла. Доктор обозвал себя старым мудаком, и жалобно улыбнулся: — О, прости… Ты, наверное, с папой? Теперь по мрачности лицо Агнессы обошло лицо фюрера майским вечером 1945 года. — Вы знаете, папочка тоже умер. Стоматологу стало жарко. Девочка изобразила сочувственную улыбку а-ля «вот убогий», и сказала: — Может быть, не будем выяснять, что все мои родственники мертвы, и перейдём к делу? — Да-да, ты права, крошка, — врач быстро встал, и гостеприимно указал девочке на кресло. — Моё основное отличие от крошки в том, доктор, — изрекла Агнесса, дефилируя к креслу, — что я не плесневею. Стоматолог расхохотался. Он ценил здоровый юмор. Агнесса снова помрачнела. Она не любила, когда её суровую правду принимали за здоровый юмор. — Что тебя беспокоит? — спросил стоматолог, улыбаясь. — Запах изо рта, — Агнесса дохнула на доктора. Тот прослезился, и, вынув стоматологическое зеркальце на ручке, на всякий случай убедился, что лицо не опалило. Затем он обследовал полость рта Агнессы на предмет больных зубок и дохлых животных. Безуспешно. — Хм. Гм, — стоматолог был озадачен. — Возможно, причина запаха в проблемах с пищеварением. Агнесса прогнулась под весом собственной зловещей улыбки. — Доктор, вы мне сразу понравились. Поэтому — по секрету — я скажу вам: процесс пищеварения в моём организме не происходит уже добрых пять лет. — Эмм? — стоматолог чуть вскинул бровь. Девочка доверительно взяла руку в тонкой резиновой перчатке, и положила её себе на грудь. Прошло пять минут. Агнесса приложила руку к своей изящной шейке. Прошло ещё три минуты. Врач моргнул. — Что ж… Хм, тебе определённо не ко мне. Попробуй сходить к… э-э-э… гастроэнтерологу. — Хм, — Агнесса наморщила носик, и вернула руке автономию. — Хорошо, только объясните, будьте добры, как он работает. — Завтра с трёх дня, — улыбнулся стоматолог. — Замечательно! Viel danke за консультацию, — от полноты ощущений Агнесса даже обняла врача за шею ледяными тонкими ручонками. Тот рассмеялся и потрепал девочку по затылку. — Что ж, до свидания, — она спрыгнула с кресла и вприпрыжку добежала до двери под негромкий смех доктора. На пороге девочка обернулась и помахала стоматологу рукой. — До свидания, — хихикнул доктор. — До свидания. __________________________________________________________________________________ — Как приятно, всё-таки, встретить адекватного человека! — произнесла Агнесса довольно, открывая дверцу буфета. — Ты выбрала неудачную табуретку, чтобы дотянуться до варенья, — заметила миловидная девушка с серебристыми волосами, оторвавшись от книги. — Кто это такой адекватный тебе попался? — Врач в поликлинике, стоматолог, — прокряхтела Агнесса, вытаскивая огромную банку подозрительного содержания. — Удивительно милый молодой человек. — Стоматолог? Гм. Уж не тот ли, что выпрыгнул из окна?.. Агнесса обернулась на эти слова с невероятно жалобным выражением на белом личике. Сказать она ничего не успела. — Крак!! — сказала табуретка, и дитя обрушилось на пол. — Агнесса!! — крикнула девушка, откладывая книгу. Девочка медленно поднялась. На лбу у неё образовалась дыра от удара банкой, а затылок был сплющен. — Ничего-ничего, Дэви, я уберу варенье! Девушка многозначительно поджала губы, и взяла книгу: — Я очень надеюсь. — Эмм… Дэви? — Да, Агнесса. — А ты не видела случайно, где мой мозг? — А как ты думаешь? — Стекает у меня по спине? — Бинго! Именно. — Хм, — девочка принялась собирать осколки банки. — Хм.

Новая история про девочку Агнессу (просьба с Ленор не ассоциировать, хотя, конечно, перекликаются)))) В помещение магазина ворвался молодой человек в черном чулке, натянутом на голову. Магазинчик стоял на перекрёстке, одна улица вела в сторону кладбища, другая упиралась в городской морг, а сама торговая точка была секс-шопом, но к делу это практически не относится. — Всем лежать!! Это обграбление!!! Продавец послушно шлёпнулся на пол, следом попадали покупатели. Пистолет нервно подрагивал в руке грабителя, и едва не выпал, когда из-за полок, густо уставленных товаром, вышла маленькая девочка. Малышка в чёрном очаровательно улыбнулась и противным голоском сообщила: — Не обграбление, а ограбление. Грабитель взвизгнул: — Ложись на пол! — А не то что? — осведомилось дитя. — Застрелишь меня? Парень сглотнул и кивнул. Девочка улыбнулась: — Это типа вот так? Дитя выхватило из-за пояса пистолет невероятных размеров и прострелило себе висок. С резиновых красоток, висевших на полке, что-то стекло. Грабитель охнул и выронил пушку. Девочка укоризненно покачала головой: — Кто так обращается с оружием? — она подняла пистолет, и пристроила его на полку с товаром. Парень попятился. Дитя вынуло страшного вида нож и продолжило излияния: — Значит, стрелять ты в меня не будешь…что ж, можно ещё сделать так, так, и вот так («шмак!!»)… Девочка последовательно перерезала себе сонную артерию, яремную вену и воткнула нож в правый глаз. Грабитель заорал дурным голосом и бросился к своей утраченной пуше. — Ну, извините, — обливаясь кровью, девочка надвигалась на парня, — я не знаю, как ещё угодить вашим изысканным вкусам. Грабитель схватил с полки пистолет, затолкал дуло себе в рот и, зажмурившись, нажал на курок. Пистолет завибрировал. — Гм… Вкусно тебе? — осведомилась девочка. Грабитель выплюнул «пистолет», взвыл ещё громче, выдернул из девочки нож, воткнул его себе в левый глаз и, свалившись на пол, наконец заткнулся. — Как быстро некоторые учатся… — пробормотала Агнесса, поддев парня ботиночком. Из-за полок осторожно выглянул продавец. Девочка обернулась, очаровательно развела руками и улыбнулась: — Ну… Он зря умер, что ли? Она вновь вынула огромный пистолет и заорала: — А ну, всем лежать, ннах, рожей в пол, это ограбление!! Продавец сполз по резиновой красотке в лужу чего-то красного. Агнесса хихикнула, вынула из стойки эротического вида леденец и, размахивая пушкой, вприпрыжку выбежала из магазина.